Мировая история. Эстетические воззрения А.Д. Синявского
Десять лет назад, 25 февраля 1997 года, в парижском пригороде Фонтенэ-о-Роз скончался Андрей Донатович Синявский (Абрам Терц) - литературный критик, литературовед, писатель, главный обвиняемый на самом известном политическом судебном процессе 1960-х.
Андрей Синявский родился в 1925 году. В 1952 окончил филфак МГУ, работал научным сотрудником в Институте мировой литературы, защитил кандидатскую диссертацию; в 1959–1965 – член Союза советских писателей; с начала 1960-х - один из ведущих критиков журнала “Новый мир”. Автор множества статей, посвященных творчеству литераторов, выпавших в свое время из официального мейнстрима советской литературы или не вписавшихся в него полностью.
Однако эстетические и философские расхождения молодого литературоведа с “советской действительностью” оказались намного глубже, чем это было возможно выразить, оставаясь в рамках официальных публикаций даже самых либеральных советских журналов. В 1950-е гг. Синявский разрабатывает собственную альтернативу “социалистическому реализму”, официальной культурной догме советской идеологии; позднее, в 1959, в анонимной статье “Что такое социалистический реализм?”, опубликованной во французском журнале “Эспри”, он назвал этот альтернативный творческий метод “фантастическим реализмом”. С 1954, во исполнение этой культурологической программы, он осуществляет рискованный литературный проект: создает несуществующего писателя Абрама Терца, который работает исключительно в манере “фантастического реализма”, игнорируя решительно все ограничения и нормы, диктуемые советской идеологической традицией. С 1956 рассказы, повести и романы Абрама Терца тайно переправлялись за рубеж, где и публиковались.
В конце 1950-х Синявский привлек к подпольному писательству своего друга, переводчика Юлия Даниэля, который, в свою очередь, стал тайно публиковаться на Западе под псевдонимом Николай Аржак.
Арест Синявского и Даниэля в сентябре 1965 по обвинению в “антисоветской пропаганде” (под которой подразумевалась опубликованная ими за границей беллетристика), массированная газетная кампания против двух “провокаторов и отщепенцев”, первые за много десятилетий Советской власти публичные протесты против уголовного преследования литераторов за их творчество (включая манифестацию московской молодежи 5 декабря на Пушкинской площади), твердое мужество, проявленное обоими писателями на следствии и суде, приговор, вынесенный Верховным судом РСФСР в феврале 1966, - 7 лет лагерей строгого режима Синявскому и 5 Даниэлю, - все это вывело интеллектуальную авантюру, затеянную Андреем Синявским, за рамки собственно литературного процесса. Побочным следствием “фантастического реализма” стало не менее фантастическое в советских условиях появление в СССР независимого общественного движения – протестного правозащитного движения.
Но далеко идущие общественно-политические процессы, вызванные к жизни “делом Синявского и Даниэля”, происходили уже практически вне связи с дальнейшей биографией писателя. Отбыв наказание почти полностью (он был освобожден досрочно летом 1971, за 14 месяцев до конца срока), Синявский, не имея перспективы продолжения своей литературной работы на родине, вскоре эмигрировал во Францию. Жил под Парижем, преподавал в Сорбонне, писал и публиковал - в основном, по-прежнему под именем Абрама Терца - эссеистику, литературоведческие статьи и книги, мемуары. Принимал участие в культурной и общественной жизни русской эмиграции “третьей волны”; его независимые и резкие литературные и политические суждения неоднократно вызывали бурную, доходившую до скандалов полемику в эмигрантской прессе. С конца 1980-х печатался на родине, часто приезжал в Москву; выступал в средствах массовой информации с острой критикой политических и экономических реалий России 1990-х.
Несмотря на приговор Верховного суда, изобретенная Синявским школа фантастического реализма нашла своих последователей в советской литературе еще в 1970-е (Владимир Орлов, Анатолий Ким и многие другие). В дальнейшем литературные концепции Синявского настолько органически вошли в современную русскую культуру, что лишь немногие вспоминают в связи с ними имя их автора. Немногие сегодня в состоянии оценить вклад “Абрама Терца” в “литературный процесс в России” (название одной из самых ярких его публицистических статей середины 1970-х). Но очень многие люди в нашей стране запомнили переломное значение “дела Синявского и Даниэля” в становлении российской гражданственности и личный вклад Андрея Синявского в этот перелом - честное и мужественное гражданское поведение человека, ввергнутого в какфкианский абсурд государственной политической расправы с инакомыслием.
Международное общество “Мемориал”
Статья из биографического словаря “Диссиденты Центральной и Восточной Европы”
СИНЯВСКИЙ АНДРЕЙ ДОНАТОВИЧ (8.10.1925, Москва – 25.02.1997, Фонтенэ-О-Роз, Франция).
Сын профессионального революционера, до 1918 члена партии социалистов-революционеров. В 1943–1945 служил в армии. После демобилизации - студент, а затем аспирант филологического факультета МГУ.
В конце 1940-х – начале 1950-х МГБ пыталось использовать С. в качестве агента-провокатора в операции против его сокурсницы, француженки Элен Пельтье; он, однако, предупредил свой “объект” о намерениях госбезопасности и успешно провел вместе с ней рискованную игру по срыву чекистских планов (спустя несколько лет Э. Пельтье стала основным помощником С. в передаче за рубеж рукописей его “подпольных” произведений, а в 1984 эта история легла в основу одной из глав романа “Спокойной ночи”.
В 1952 защитил кандидатскую диссертацию; с 1953 и до ареста – научный сотрудник Института мировой литературы им. М. Горького АН СССР. Автор работ, посвященных творчеству В. Маяковского, М. Горького, Э. Багрицкого, советской литературе времен Гражданской и Великой Отечественной войн. В 1957–1958 вел на филологическом факультете МГУ семинар по русской поэзии начала ХХ века; в 1958–1965 преподавал русскую литературу в Школе-студии МХАТ. В 1960 выпустил (совместно с Игорем Голомштоком) книгу “Пикассо” - первое советское издание, посвященное жизни и творчеству этого ранее полузапрещенного в СССР художника. В декабре 1960 был принят в Союз писателей СССР. Приобрел известность как один из ведущих литературных критиков журнала “Новый мир”. В 1965 в серии “Библиотека поэта” было издано собрание стихотворений Б. Пастернака (первое после смерти поэта), с обширным предисловием С.; в дополнительных тиражах этого тома, выпущенных после ареста С., предисловие было снято.
С 1954 начал писать, а с 1956 – тайно передавать за границу рассказы, повести и эссе, которые не могли быть опубликованы в СССР.
В центральном для философско-эстетической концепции С. трактате “Что такое социалистический реализм”, анонимно вышедшем в 1959 в Париже, исследуется трагическое противоречие между возвышенным общественным идеалом, декларируемым коммунистической теорией, и средствами, используемыми для его достижения: “Чтобы навсегда исчезли тюрьмы, мы понастроили новые тюрьмы. Чтобы пали границы между государствами, мы окружили себя китайской стеной. Чтобы труд в будущем стал отдыхом и удовольствием, мы ввели каторжные работы. Чтобы не пролилось больше ни единой капли крови, мы убивали, убивали и убивали <...>. Достижения никогда не тождественны цели в ее первоначальном значении. Средства и усилия, затраченные ради цели, меняют ее реальный облик до неузнаваемости. Костры инквизиции помогли утвердить Евангелие, но что осталось после них от Евангелия?”. Социалистический реализм - художественный метод, отход от которого с 1934 считался в Советском Союзе серьезным идеологическим преступлением, - С. трактует как “телеологическое искусство”, “новый классицизм”. Он признает эстетическую ценность этого метода “в чистом виде”, его неразрывную связь с социокультурным феноменом тоталитаризма, но резко возражает против практиковавшегося советскими литераторами эклектического совмещения соцреализма с традициями “критического реализма” русской литературы XIX века. В качестве альтернативы предлагается изобретенный С. “фантастический реализм” - “искусство фантасмагорическое, с гипотезами вместо цели и гротеском взамен бытописания”, задача которого “быть правдивым с помощью нелепой фантазии”. С точки зрения С., только “фантастический реализм” способен адекватно передать абсурд тоталитарной действительности.
Для реализации этой программы создает Абрама Терца, не просто псевдоним, а своего рода литературного двойника. Фантастические рассказы и повести Терца издавались за рубежом с 1959, имели громкий успех задолго до разоблачения и ареста С., были переведены на основные европейские и азиатские языки. В течение ряда лет КГБ усиленно разыскивал автора этих произведений, подключив к этому, по-видимому, и свою зарубежную агентуру.
8.09.1965 был арестован. 5.01.1966 Секретариат ЦК КПСС по предложению КГБ и после согласования с руководством Союза писателей СССР принял решение о проведении открытого судебного процесса над С. и арестованным одновременно с ним за аналогичное “преступление” его другом Юлием ДАНИЭЛЕМ. Этим же решением предопределялась и мера наказания: лишение свободы. Сразу вслед за решением ЦК в советской печати была развернута широкомасштабная кампания против обоих “отщепенцев” и “литературных перевертышей”, достигшая своего апогея в дни судебного процесса и продолжавшаяся еще несколько недель после его окончания.
10–14.02.1966 дело слушалось в Верховном Суде РСФСР. И в ходе процесса, и в последнем слове С. решительно отказался признать себя виновным, отстаивая право писателя на творческую свободу и заявляя, что “к художественной литературе нельзя подходить с юридическими формулировками”. Суд признал подпадающими под действие ст. 70 ч. 1 УК РСФСР две повести Терца (“Суд идет” и “Любимов”) и фрагменты статьи С. “Что такое социалистический реализм”. Приговор – 7 лет лишения свободы.
Дело СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ стало одним из центральных событий 1965–1966. Оно потрясло мировое общественное мнение, в том числе, и прокоммунистически настроенные круги западной интеллигенции. А внутри СССР вызвало беспрецедентную волну индивидуальных и коллективных протестов, включая “митинг гласности” 5.12.1965 на Пушкинской площади в Москве (это первое в стране публичное выступление в защиту права многие исследователи считают начальной вехой правозащитного движения в СССР). От аналогичных протестов, которые годом ранее вызвало дело Иосифа БРОДСКОГО, кампания 1965–1966 отличалась не только масштабами, но и отказом от “келейности”: в Самиздате циркулировали письма и выступления в защиту С. и Ю. ДАНИЭЛЯ, многие из которых были обозначены авторами как “открытые”, и последние слова подсудимых на процессе.
Из записи суда, сделанной их женами, откликов советской и мировой прессы, писем протеста и других материалов, связанных с делом СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ, А. ГИНЗБУРГ составил в 1966 “Белую книгу” – документальный сборник, ставший первым в ряду многих подобных изданий о политических процессах. Последующие события привели к новому витку протестной активности.
Отбывал срок в мордовских политических лагерях. Написал в лагере две книги: “Прогулки с Пушкиным” и “Голос из хора” – и начал работу над третьей, “В тени Гоголя” (все эти книги, в которых автор сохраняет литературную маску Абрама Терца, представляют собой уже не беллетристические произведения, а эссе или литературоведческие трактаты). В конце шестого года заключения хлопоты его жены Марии Розановой и отбывшего свой срок Ю. ДАНИЭЛЯ, обратившихся к властям с прошениями о помиловании С., возымели результат: Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 20.05.1971 он освобожден от дальнейшего отбывания наказания и 8.06.1971, за 15 месяцев до конца срока, выпущен из лагеря.
В течение следующих двух лет живет в Москве, продолжает писать. Не имея возможности публиковаться ни легально, ни, как раньше, нелегально, он принимает решение эмигрировать. 10.08.1973 выехал на постоянное место жительства во Францию.
Преподавал русскую литературу в Сорбонне. В 1974–1975 – член редколлегии журнала “Континент” (вскоре вышел из состава редколлегии вследствие острого идейно-политического конфликта с главным редактором Владимиром МАКСИМОВЫМ). Постоянно печатался (в обеих своих ипостасях) в журнале “Синтаксис” (Париж), основанном и редактируемом М. Розановой. Вел непрерывную полемику с представителями национально-патриотического течения в русской эмиграции (в частности, с А. СОЛЖЕНИЦЫНЫМ): “...в условиях советского деспотизма русскому интеллигенту подобает, на мой взгляд, быть либералом и демократом, а не предлагать какой-то иной вариант нового деспотизма... наше призвание – оставаться сторонниками свободы”.
Написал и выпустил в эмиграции ряд книг, среди них наибольшую известность приобрел автобиографический роман “Спокойной ночи” (1984), в котором С. описал становление и жизнь своего литературного alter ego. Первые публикации в СССР - в сборнике “Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля” (Москва, 1989; в книгу включены произведения, опубликованные на Западе в 1959-1966, и последнее слово С. на суде).
Начиная с января 1989 неоднократно приезжал на родину. После октября 1993 он - один из наиболее жестких критиков ельцинской России.
Роль писателя в обществе, согласно С., - это роль “отщепенца”, “изгоя”, “преступника” (имя Абрам Терц заимствовано из блатного фольклора), “диссидента”. В этом смысле он и себя воспринимал как диссидента - не только по отношению к советскому режиму, но и по отношению к эмигрантской среде и бытующим внутри значительной ее части идеологическим и мировоззренческим табу. Отчасти поэтому выход в свет почти каждой новой книги С. сопровождался литературным скандалом: сначала в эмиграции, а начиная с 1989 - и на родине.
О нем:
- On Trial. The Сase of A. Siniavski and Ju. Daniel. London,1966.
- Белая книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля / Сост. А.И. Гинзбург. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1967.
- Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. М.: Книга, 1989 .
- Зубарев Д.И. Из жизни литературоведов // Новое литературное обозрение. 1996. № 20.
Наиболее точное определение социалистического реализма дано в уставе Союза советских писателей: «Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в ее революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма». Эта невинная формула служит тем фундаментом, на котором воздвигнуто все здание социалистического реализма. В ней заключены и связь социалистического реализма с реализмом прошлого, и его отличие, новое качество. Связь состоит в правдивости изображения: отличие - в умении улавливать революционное развитие жизни и воспитывать читателей и зрителей в соответствии с этим развитием — в духе социализма.
Старые, или, как их часто называют, критические реалисты (за то, что они критиковали буржуазное общество) — Бальзак, Лев Толстой, Чехов — правдиво изображали жизнь, как она есть. Но они не знали гениального учения Маркса, не могли предвидеть грядущих побед социализма и уж во всяком случае не имели понятия о реальных и конкретных путях к этим победам. Социалистический же реалист вооружен учением Маркса, обогащен опытом борьбы и побед, вдохновлен неослабным вниманием своего друга и наставника — коммунистической партии. Изображая настоящее, он слышит ход истории, заглядывает в будущее. Он видит недоступные обыкновенному глазу «зримые черты коммунизма». Его творчество — это шаг вперед по сравнению с искусством прошлого, самая высокая вершина в художественном развитии человечества, наиреалистичнейший реализм. <...>
<...> Нельзя, не впадая в пародию, создать положительного героя (в полном соцреалистическом качестве) и наделить его при этом человеческой психологией. Ни психологии настоящей не получится, ни героя. Маяковский это знал и, ненавидя психологическую мелочность и дробность, писал утрированными пропорциями и преувеличенными размерами, писал крупно, плакатно, гомерически. Он уходил от бытописания, от сельской природы, он рвал с «великими традициями великой русской литературы» и, хотя любил и Пушкина, и Чехова, он не пытался им следовать. Все это помогло Маяковскому встать вровень с эпохой и выразить ее дух полно и чисто — без чужеродных примесей. Творчество же многих других писателей переживает кризис именно в силу того, что они вопреки классицистической природе нашего искусства все еще считают его реализмом, ориентируясь при этом на литературные образцы XIX века, наиболее далекие от нас и наиболее нам враждебные. Вместо того, чтобы идти путем условных форм, чистого вымысла, фантазии, которыми всегда шли великие религиозные культуры, они стремятся к компромиссу, лгут, изворачиваются, пытаясь соединить несоединимое: положительный герой, закономерно тяготеющий к схеме, к аллегории, - и психологическая разработка характера; высокий слог, декламация — и прозаическое бытописательство; возвышенный идеал - и жизненное правдоподобие. Это приводит к самой безобразной мешанине. Персонажи мучаются почти по Достоевскому, грустят почти по Чехову, строят семейное счастье почти по Льву Толстому и в то же время, спохватившись, гаркают зычными голосами прописные истины, вычитанные из советских газет: «Да здравствует мир во всем мире!», «Долой поджигателей войны!»
<...> В данном случае я возлагаю надежду на искусство фантасмагорическое, с гипотезами вместо цели и гротеском взамен бытописания. Оно наиболее полно отвечает духу современности. Пусть утрированные образы Гофмана, Достоевского, Гойи, Шагала и самого социалистического реалиста Маяковского и многих других реалистов и не реалистов научат нас, как быть правдивыми с помощью нелепой фантазии.
Если быть до конца откровенным, то писать обо всех этих диссидентах довольно скучно. Дело в том, что вся эта публика, выехавшая за границу, вовсе и не являлась антисоветчиками. Наоборот, всё это были люди, обласканные советской властью, имеющие хорошую работу, вполне обеспеченные, состоящие в различных творческих союзах.
Да и что это за наказание такое – высылка из СССР? Да у нас, в СССР миллионы советских граждан мечтали свалить из советского рая. Вспомним статистику угонов самолётов. Так вот, по официальной статистике за последние сорок лет существования СССР было угнано или совершено попыток угона самолётов с целью покинуть пределы свободолюбивого СССР аж сто инцидентов. Чего только народ не делал, чтобы вырваться из советского рая. Из самой лучшей социалистической страны, из Германской Демократической республики сбежало несколько миллионов человек. Что, все эти немцы мазохисты? Они так себя наказывали? Или, может быть, этот же Солженицын в Америке вёл плачевную жизнь? Да он там стал миллионером, построил особняк в лесу, обеспечил своих детей на всю оставшуюся жизнь, дал им хорошее образование. И это наказание?
Наказание, это когда человек погибает в советском концлагере, когда он не имеет возможности заниматься любимым делом, когда человека обкалывают в психиатрической больнице препаратами, которые делают из него инвалида. Вот это преследование. А высылка за границу это не наказание. И вообще, советская власть никогда не выпускала из страны настоящих врагов режима. Утверждать обратное, значит быть либо лицемером, либо дураком. Конечно, в двадцатые годы случалось, что власти и выпускали ненароком антисоветчиков, но уже вскоре такой возможности ни у кого не стало.
Так как же все эти писатели вроде Солженицына или этого же Синявского оказались за рубежом? Да СССР провёл «хитрую» операцию по внедрению писателей в буржуазные литературные круги. А дешёвые спектакли с высылкой из страны просто своего рода чёрный пиар, чтобы прельстить читателей произведениями «антисоветчиков». Но, никаких антисоветчиков из страны не высылалось. И чем больше я читаю всех эти высланных, тем более в этом убеждаюсь.
Вот и товарищ Синявский тоже из этих товарищей. А его труд «Что такое социалистический реализм» есть не что иное, как восхваление коммунистического режима, хотя и присутствуют в нём некоторые резкости. Да он и сам откровенно заявляет, что против советской власти ничего не имеет. И это говорит дворянин? Синявский, может, не знает, что советская власть во все годы своего существования проводила политику политического геноцида, в частности, убивая массово и дворян?
И, хотя эта работа была написана в 1957 году, Синявский во всю восхваляет Сталина. Просто елей льёт.
Синявский в своей работе утверждает, что социалистический реализм это просто акт веры, когда писатели в своих произведениях отстаивают коммунистические убеждения, не отступая при этом от правды жизни.
А то, что советская власть просто замалчивала неугодную для неё правду жизни Синявскому, вроде, как и невдомёк.
Не хотелось бы цитировать Синявского, но приведу всё же одну цитату.
«Стоит мне произнести «советская власть», как я тут же представляю себе революцию - взятие Зимнего, тарахтенье пулеметных тачанок, осьмушку хлеба, оборону красного Питера - и мне становится противно говорить о ней непочтительно».
А то, что советская власть буквально залила страну кровью своего народа, это вроде, как и хорошо. А то, что в этом Питере революционные матросы убивали повально своих офицеров только за то, что человек не матрос, а офицер это романтика революции? А то, что красные генералы травили газами свой же народ, своих же крестьян, это вроде как в порядке вещей?
А что рассуждает Синявский о Карле Марксе? Приведу всё же ещё одну цитату.
«Гениальное открытие Маркса состояло в том, что он сумел доказать, что земной рай, о котором мечтали многие и до него, - это цель, предназначенная человечеству самой судьбой».
В данном случае я просто вижу безграмотного человека, не смотря на всё его образование. Ведь надо понимать, что такое Маркс и вообще марксизм.
Хотя в то время Синявский вряд ли мог знать о том, что наша пресловутая Октябрьская социалистическая революция свершилась на деньги других государств. Другими словами, наша социалистическая революция была желанна в первую очередь другим государствам. Ведь эта революция отбросила Россию назад в развитии. В СССР никогда не было конкурентоспособных предприятий. Низкая рентабельность, низкая производительность труда, высокая себестоимость продукции.
И чего же другим государствам боятся столь слабой системы?
Да, при помощи социалистической революции другие силы убрали с мировой арены конкурента. Вот и весь смысл этой социалистической революции.
Вспомним Парижскую коммуну. Это ведь тоже социалистическая революция. Но какой основной недостаток был у той революции? Да не было у французской революции своей революционной библии, своего бога теоретика. Конечно, трудов по социализму было пруд пруди, но вот некоей обобщённой теории всё же не было. Вот поэтому то и сотворили Маркса. Да, Карл Маркс появился не сам по себе, его направляли и пестовали, позволяя ему создавать теорию о гегемоне пролетариате, направляющей силе прогресса. Хотя какой он к чёрту гегемон. А человек, скажем создавший обыкновенную иголку, которая позволила человечеству пошить из шкур одежду, он кто? Да ведь создание обыкновенной иглы это гигантский скачок в развитие человечества. А создание колеса, предтечи всех шестерёнок, это что? Да мало ли открытий, изобретений, которые в одночасье двигают развитие человечества вперёд.
Но вся эта болтовня о гегемоне была нужна, чтобы подготовить социалистическую революцию в слишком большой России. И умные люди сумели это сделать.
И вот эту суть нашей революции надо понимать.
А что пишет Синявский.
Процитирую его в последний раз.
«Ведь мы совершили революцию, как же мы смеем после этого отрекаться и кощунствовать»?!
Да к … эту революцию. На хрен нам весь этот советский бардак с его глупостью, жестокостью, словесным поносом из красивых слов.
Вот из этого и надо исходить. Надо понимать, что весь этот социализм не что иное, как диверсия против России. А не петь дифирамбы пачкатне наркомана Карла Маркса. Надо понимать, что Англия научилась управлять огромной империей. А что это значит? Это значит - умение создавать ситуации и держать под контролем процесс.
Кстати, вся эта пачкатня Синявского как бы утверждает, что СССР должен произвести зачистку своей литературы. Конечно, так мы и поступили. Много книг мы отправили в спецхраны. Спрятали от глаз народа. Больно уж там много воспевали бога Сталина, из которого мы сделали козла отпущения всего советского абсурда, массового людоедства системы своих людей. А заодно и объяснили иностранцам через такие вот статейки, что это и есть социалистический реализм, улучшать качество литературы и скромно отодвигать то, что уже компрометирует страну советов.
Эти товарищи из КГБ, затевая широкомасштабную публикацию социалистической литературы за рубежом под видом антисоветчины, наверное, считали себя просто гениями, которых просто и понять глупые капиталисты не в состоянии.
А результат?
И хотя Синявский говорит об отречении от коммунизма вначале своей статьи вроде, как и с иронией, потом же и, опровергая себя, но такие вещи надо говорить без иронии. Надо посмотреть правде в глаза и просто отречься от всей этой коммунистической шизофренической бредятины, признав, что мы были идиоты, не понимающими ситуацию.
Андрей Синявский
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ
Что такое социалистический реализм? Что означает это странное, режущее ухо сочетание? Разве бывает реализм социалистическим, капиталистическим, христианским, магометанским? Да и существует ли в природе это иррациональное понятие? Может быть, его нет? Может быть, это всего лишь сон, пригрезившийся испуганному интеллигенту в темную, волшебную ночь сталинской диктатуры? Грубая демагогия Жданова или старческая причуда Горького? Фикция, миф, пропаганда?
Подобные вопросы, как мы слышали, возникают частенько на Западе, горячо обсуждаются в Польше, имеют хождение и в нашей среде, возбуждая ретивые умы, впадающие в ересь сомнения и критиканства.
А в это самое время советская литература, живопись, театр, кинематография надрываются от усилий доказать свое существование. А в это самое время миллиардами печатных листов, километрами полотна и пленки, столетиями часов исчисляется продукция социалистического реализма. Тысячи критиков, теоретиков, искусствоведов, педагогов ломают голову и напрягают голос, чтобы обосновать, разъяснить и втолковать его материалистическую сущность и диалектическое бытие. И сам глава государства, Первый секретарь ЦК, отрывает себя от неотложных хозяйственных дел, чтобы высказать веское слово по эстетическим проблемам страны.
Наиболее точное определение социалистического реализма дано в уставе Союза советских писателей: «Социалистический реализм, являясь основным методом советской художественной литературы и литературной критики, требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в ее революционном развитии. При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма» [Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934. Стеногр.
отчет. М., 1934. С 716].
Эта невинная формула служит тем фундаментом, на котором воздвигнуто все здание социалистического реализма. В ней заключены и связь социалистического реализма с реализмом прошлого, и его отличие, новое качество. Связь состоит в правдивости изображения: отличие - в умении улавливать революционное
развитие жизни и воспитывать читателей и зрителей в соответствии с этим развитием - в духе социализма.
Старые, или, как их часто называют, критические реалисты (за то, что они критиковали буржуазное общество) - Бальзак, Лев Толстой, Чехов - правдиво изображали жизнь, как она есть. Но они не знали гениального учения Маркса, не могли предвидеть грядущих побед социализма и уж во всяком случае не имели понятия о реальных и конкретных путях к этим победам.
Социалистический же реалист вооружен учением Маркса, обогащен опытом борьбы и побед, вдохновлен неослабным вниманием своего друга и наставника - коммунистической партии. Изображая настоящее, он слышит ход истории, заглядывает в будущее. Он видит недоступные обыкновенному глазу «зримые черты коммунизма». Его творчество - это шаг вперед по сравнению с искусством прошлого, самая высокая вершина в художественном развитии человечества, наиреалистичнейший реализм.
Такова в нескольких словах общая схема нашего искусства - удивительно простая и вместе с тем достаточно эластичная, чтобы вместить и Горького, и Маяковского, и Фадеева, и Арагона, и Эренбурга, и сотни других больших и маленьких социалистических реалистов. Но мы ничего не поймем в этой концепции, если будем скользить по поверхности сухой формулы и не вдумаемся в ее глубокий сокровенный смысл.
В основе этой формулы - «правдивое, исторически-конкретное изображение действительности в ее революционном развитии» - лежит понятие цели, того всеохватывающего идеала, по направлению к которому неуклонно и революционно развивается правдиво изображаемая действительность. Запечатлеть движение к цели и способствовать приближению цели, переделывая сознание читателя в соответствии с этой целью, - такова цель социалистического реализма - самого целенаправленного искусства современности.
Цель - коммунизм, известный в юном возрасте под именем социализма. Поэт не просто пишет стихи, а помогает своими стихами строительству коммунизма. Это так же естественно, как и то, что рядом с ним аналогичным целом занимаются скульптор, музыкант, агроном, инженер, чернорабочий, милиционер, адвокат и прочие люди, машины, театры, пушки, газеты.
Как вся наша культура, как все наше общество, искусство наше - насквозь телеологично. Оно подчинено высшему назначению и этим облагорожено. Все мы живем в конечном счете лишь для того, чтобы побыстрее наступил Коммунизм.
Человеческой природе присуще влечение к цели. Я протягиваю руку с целью получить деньги. Я иду в кино с целью провести время в обществе хорошенькой девушки. Я пишу роман с целью прославиться и снискать благодарность потомков. Каждое сознательное движение мое целесообразно.
Животным не свойственны столь отдаленные замыслы. Их выручают инстинкты, опережающие наши мечты и расчеты. Животные кусают, потому что кусают, а не с целью укусить. Они не думают о завтрашнем дне, о богатстве, о Боге. Они живут, не выдвигая перед собой никаких сложных задач. Человеку же непременно нужно что-то такое, чего у него нет.
Это свойство нашей натуры находит выход в кипучей трудовой деятельности. Мы переделываем мир по своему подобию, создаем из природы вещь. Бесцельные реки превратились в пути сообщения. Бесцельное дерево - стало бумагой, исполненной предназначений.
Не менее телеологично наше отвлеченное мышление. Человек познает мир, наделяя его собственной целесообразностью. Он спрашивает: «Для чего нужно солнце?» и отвечает: «Для того, чтобы светить и греть». Анимизм первобытных народов - это первая попытка снабдить бессмысленный хаос множеством целевых установок, заинтересовать равнодушную вселенную корыстной человеческой жизнью.
Наука не освободила нас от детского вопроса «зачем?» Сквозь причинные связи, проведенные ею, видна скрытая, искаженная целесообразность явлений. Наука говорит: «человек произошел от обезьяны», вместо того, чтобы сказать: «назначение обезьяны - походить на человека».
Но независимо от того, как произошел человек, его появление и судьба неотделимы от Бога. Это высшее понятие цели, доступное если не нашему пониманию, то хотя бы нашему желанию, чтобы такая цель была. Это конечная цель всего, что есть и чего нет, и бесконечная (и, вероятно, бесцельная) цель в себе. Ибо какие могут быть цели у Цели?
В истории есть периоды, когда присутствие Цели становится очевидным, когда мелкие страсти поглощаются стремлением к Богу, и Он начинает в открытую призывать к себе человечество. Так возникла культура христианства, уловившая Цель, быть может, в ее наиболее недоступном значении. Затем эпоха индивидуализма провозгласила Свободную личность и принялась поклоняться ей как Цели, с помощью ренессанса, гуманизма, сверхчеловека, демократии, Робеспьера, сервиса и многих других молитв. Теперь мы вступили в эру новой всемирной системы - социалистической целесообразности.
С ее мыслимой вершины льется ослепительный свет. «Воображаемый мир, более материальный и соответствующий человеческим потребностям, чем христианский рай...»
Так однажды назвал коммунизм советский писатель Леонид Леонов.
У нас не хватает слов, чтобы рассказать о коммунизме. Мы захлебываемся от восторга и, чтобы передать ожидающее нас великолепие, пользуемся в основном отрицательными сравнениями. Там, в коммунизме, не будет богатых и бедных, не будет денег, войн, тюрем, границ, не будет болезней, и может быть, даже смерти. Там каждый будет есть, сколько захочет, и работать, сколько захочет, и труд вместо страданий принесет одну радость. Как обещал Ленин, мы сделаем клозеты из чистого золота... Да что тут говорить:
Какие краски и слова нужны, Чтоб те высоты увидать смогли вы?
Там проститутки девственно-стыдливы И палачи, как матери, нежны.
Современный ум бессилен представить что-либо прекраснее и возвышеннее коммунистического идеала. Самое большее, на что он способен, это пустить в ход старые идеалы в виде христианской любви или свободной личности. Но выдвинуть какую-то цель посвежее он пока что не в состоянии.
Западный либерал-индивидуалист или русский интеллигент-скептик в отношении социализма находятся примерно в той же позиции, какую занимал римский патриций,
умный и культурный, в отношении побеждающего христианства. Он называл новую веру в распятого Бога варварской и наивной, смеялся над сумасшедшими, что поклоняются кресту - этой римской гильотине, и считал бессмыслицей учение о Троице, непорочном зачатии, воскресении и т. п. Но высказать сколько-нибудь серьезные аргументы против идеала Христа как такового было свыше его сил. Правда, он мог еще утверждать,
что лучшее в нравственном кодексе христианства заимствовано у Платона (современные христиане тоже иногда говорят, что свою благородную цель коммунисты прочитали в евангелии). Но разве мог он заявить, что Бог, понятый как Любовь и Добро, - это плохо, низко, безобразно. И разве можем мы сказать, что всеобщее счастье, обещанное в коммунистическом будущем, - это плохо?
Иль я не знаю, что в потемки тычась, Вовек не вышла б к свету темнота, И я - урод, и счастье сотен тысяч Не ближе мне пустого счастья ста?
Борис Пастернак
Мы бессильны устоять перед чарующей красотой коммунизма. Мы живем слишком рано, чтобы выдумать новую цель, чтобы выскочить из себя - в закоммунистические дали.
Гениальное открытие Маркса состояло в том, что он сумел доказать, что земной рай, о котором мечтали многие и до него, - это цель, предназначенная человечеству самой судьбой. Из сферы нравственных устремлений отдельных лиц («где ты, золотой век?») коммунизм с помощью Маркса перешел в область всеобщей истории, которая приобрела с этих пор небывалую целесообразность и превратилась в историю прихода человечества к коммунизму.
Все сразу стало на свои места. Железная необходимость, строгий иерархический порядок сковали поток столетий. Обезьяна, встав на задние лапы, начала свое триумфальное шествие к коммунизму. Первобытнообщинный строй нужен для того, чтобы из него вышел рабовладельческий строй; рабовладельческий строй нужен для того, чтобы появился феодализм; феодализм нам необходим, чтобы начался капитализм; капитализм же необходим, чтобы возник коммунизм. Все! Прекрасная цель достигнута, пирамида увенчана, история кончилась.
Истинно религиозный человек все многообразие жизни сводит к своему божеству. Он не способен понять чужую веру. На то он и верит в свою Цель, чтобы пренебречь остальными. Такой же фанатизм, или, если хотите, принципиальность, проявляет он в отношении истории. Последовательный христианин, если он хочет быть последовательным, всю мировую жизнь до Рождества Христова должен считать предысторией Иисуса Христа. Язычники, с точки зрения монотеиста, для того и существовали, чтобы испытать на себе волю единого Бога и в конце концов, пройдя известную подготовку, принять единобожие.
Можно ли после этого удивляться, что в иной религиозной системе Древний Рим стал необходимым этапом на пути к коммунизму, а крестовые походы объясняются не «из себя», не пламенными устремлениями христианства, а развитием торговли и промышленности, действием вездесущих производительных сил, обеспечивающих ныне
крах капитализма и торжество социалистического строя? Истинная вера не совместима с веротерпимостью. Так же не совместима она с историзмом, т. е. веротерпимостью по отношению к прошлому. И хотя марксисты именуют себя историческими материалистами, их историчность сводится лишь к стремлению рассматривать жизнь в движении к коммунизму. Другие движения их мало интересуют. Правы они или нет - вопрос спорный. Но бесспорно то, что они последовательны.
Стоит спросить западного человека, зачем была нужна Великая французская революция, как мы получим массу разнообразных ответов. Мне кажется (может быть, это только кажется?), один ответит, что она была нужна, чтобы спасти Францию, другой - чтобы ввергнуть нацию в путину нравственных испытаний, третий скажет, что ею утверждены в мире замечательные принципы свободы, равенства и братства, четвертый возразит, что французская революция вообще была не нужна. Но спросите любого советского школьника, не говоря уже о более образованных людях, и каждый даст вам точный и исчерпывающий ответ: Великая французская революция была нужна для того, чтобы расчистить путь и тем самым приблизить коммунизм.
Человек, воспитанный по-марксистски, знает, в чем смысл прошлого и настоящего, зачем потребовались те или иные идеи, события, цари, полководцы. Столь точным знанием о назначении мира люди не обладали давно - может быть, со времен средневековья. В том, что мы вновь получили его, - наше великое преимущество.
Телеологическая сущность марксизма наиболее очевидна в статьях, выступлениях и трудах его позднейших теоретиков, внесших в марксову телеологию четкость, ясность и прямоту военных приказов и хозяйственных распоряжений. В качестве образца можно привести рассуждения Сталина о назначении идей и теорий - из четвертой главы Краткого курса истории ВКП (б):
«Общественные идеи и теории бывают различные. Есть старые идеи и теории, отжившие свой век и служащие интересам отживающих сил общества. Их значение состоит в том, что они тормозят развитие общества, его продвижение вперед. Бывают новые, передовые идеи и теории, служащие интересам передовых сил общества. Их значение состоит в том, что они облегчают развитие общества, его передвижение вперед... [ История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) . Краткий курс/ Под ред. Комиссии ЦК ВКП
(б). Одобрен ЦК ВКП (б). М., 1938. С. 111]
Здесь каждое слово проникнуто духом целесообразности. Даже идеи, не способствующие продвижению к цели, имеют свое назначение - препятствовать продвижению к цели (вероятно, подобное назначение когда-то имел Сатана). «Идея», «надстройка», «оазис», «закономерность», «экономика», «производительные силы» - все эти отвлеченные, безличные категории вдруг ожили, приобрели плоть и кровь, уподобились богам и героям, ангелам и демонам. Они возымели цели, и вот со страниц философских трактатов и научных исследований зазвучали голоса великой религиозной Мистерии: «Надстройка для того и создается базисом, чтобы она служила ему»... [Жданов А.А. Выступление на дискуссии по книге Г.Ф.Александрова «История западноевропейской философии» 24
июня 1947 г.]
Здесь дело не только в специфическом обороте языка Сталина, которому мог бы позавидовать автор Библии. Телеологическая специфика марксистского образа мысли толкает к тому, чтобы все без исключения понятия и предметы подвести к Цели, соотнести с Целью, определить через Цель. И если история всех времен и народов есть лишь история прихода человечества к коммунизму, то и всемирная история человеческой мысли, собственно говоря, для того и существовала, чтобы возник «научный материализм», то есть марксизм, т. е. философия коммунизма. История философии, провозгласил Жданов, «является историей зарождения, возникновения и развития научного материалистического мировоззрения и его законов. Поскольку материализм вырос и развился в борьбе с идеалистическими течениями, история философии есть также история борьбы материализма с идеализмом» 1 . Разве не слышится в этих гордых словах возглас самого Бога: «Вся история мира есть история Меня, а поскольку Я утвердился в борьбе с Сатаною, история мира есть также история Моей борьбы с Сатаною!»
И вот она встала перед нами - единственная Цель мироздания, прекрасная, как вечная жизнь, и обязательная, как смерть. И мы кинулись к ней, ломая преграды и бросая по пути все, что могло замедлить наш стремительный бег. Мы освобождались без сожаления от веры в загробный мир, от любви к ближнему, от свободы личности и других предрассудков, достаточно подмоченных к тому времени и еще более жалких в сравнении с открывавшимся нам идеалом. Во имя новой религии отдали жизнь тысячи великомучеников революции, затмивших своими страданиями, стойкостью, святостью подвиги первых христиан.
Пятиконечные
выжигали на наших спинах
панские воеводы.
по голову в землю,
закапывали нас банды
Мамонтова.
В паровозных топках
сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! - ревели,
горящих глоток
лишь три слова:
Да здравствует коммунизм!
В.Маяковский
Но не только нашу жизнь, кровь, тело отдавали мы новому богу. Мы принесли ему в жертву нашу белоснежную душу и забрызгали ее всеми нечистотами мира.
Хорошо быть добрым, пить чай с вареньем, разводить цветы, любовь, смирение, непротивление злу насилием и прочую филантропию. Кого они спасли? что изменили в мире? - эти девственные старички и старушки, эти эгоисты от гуманизма, по грошам сколотившие спокойную совесть и заблаговременно обеспечившие себе местечко в посмертной богадельне.
А мы не себе желали спасения - всему человечеству. И вместо сентиментальных вздохов, личного усовершенствования и любительских спектаклей в пользу голодающих мы взялись за исправление вселенной по самому лучшему образцу, какой только имелся, по образцу сияющей и близящейся к нам цели.
Чтобы навсегда исчезли тюрьмы, мы понастроили новые тюрьмы. Чтобы пали границы между государствами, мы окружили себя китайской стеной. Чтобы труд в будущем стал отдыхом и удовольствием, мы ввели каторжные работы. Чтобы не пролилось больше ни единой капли крови, мы убивали, убивали и убивали.
Во имя цели приходилось жертвовать всем, что у нас было в запасе, и прибегать к тем же средствам, какими пользовались наши враги, - прославлять великодержавную Русь, писать ложь в «Правде», сажать царя на опустевший престол, вводить погоны и пытки...
порою казалось, что для полного торжества коммунизма не хватает лишь последней жертвы - отречься от коммунизма.
Господи, Господи! Прости нам наши грехи!
Наконец он создан, наш мир, по образу и подобию Божьему. Еще не коммунизм, но уже совсем близко к коммунизму. И мы встаем, пошатываясь от усталости, и обводим землю налитыми кровью глазами, и не находим вокруг себя то, что ожидали найти.
Что вы смеетесь, сволочи? Что вы тычете своими холеными ногтями в комья крови и грязи, облепившие наши пиджаки и мундиры? Вы говорите, что это не коммунизм, что мы ушли в сторону и находимся дальше от коммунизма, чем были в начале? Ну, а где ваше Царство Божие? Покажите его! Где свободная личность обещанного вами сверхчеловека?
Достижения никогда не тождественны цели в ее первоначальном значении. Средства и усилия, затраченные ради цели, меняют ее реальный облик до неузнаваемости. Костры инквизиции помогли утвердить Евангелие, но что осталось после них от Евангелия? И все же - и костры инквизиции, и Евангелие, и ночь св. Варфоломея, и сам св. Варфоломей - это одна великая христианская культура.
Да, мы живем в коммунизме. Он так же похож на то, к чему мы стремились, как средневековье на Христа, современный западный человек - на свободного сверхчеловека, а челок - на Бога. Какое-то сходство все-таки есть, не правда ли?
Это сходство - в подчиненности всех наших действий, мыслей и поползновений той единственной цели, которая, может быть, давно уже стала ничего не значащим словом, но продолжает оказывать гипнотическое воздействие и толкать нас вперед и вперед - неизвестно куда. И, разумеется, искусство, литература не могли не оказаться в тисках этой системы и не превратиться, как предсказывал Ленин, в «колесико и винтик «огромной государственной машины.
«Наши журналы, являются ли они научными или художественными, не могут быть аполитичными... Сила советской литературы, самой передовой литературы в мире, состоит в том, что она является литературой, у которой нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, интересов государства» [ Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда»и «Ленинград» от 14 августа 1946 г ].
Читая этот тезис из постановления ЦК, необходимо помнить, что под интересами народа и интересами государства (полностью совпадающими с точки зрения государства) имеется в виду не что иное, как все тот же в се проникающий и всепоглощающий коммунизм:
«Литература и искусство являются составной частью общенародной борьбы за коммунизм... Высшее общественное назначение литературы и искусства - поднимать народ на борьбу за новые успехи в строительстве коммунизма» [Хрущев Н. За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа// Коммунист. 1957. № 12. ]
Когда западные писатели упрекают нас в отсутствии свободы творчества, свободы слова и т. д., они исходят из своей собственной веры в свободу личности, которая лежит в основе их культуры, но органически чужда культуре коммунистической. Истинно советский писатель - настоящий марксист - не только не примет эти упреки, но попросту не поймет, о чем тут может идти речь. Какую, с позволения сказать, свободу может требовать религиозный человек от своего Бога? Свободу еще усерднее славословить Ему?
Современные христиане, оскоромившись духом индивидуализма с его свободными выборами, свободной конкуренцией, свободной печатью, порой злоупотребляют выражением «свобода выбора», которую нам якобы предоставил Христос. Это звучит как незаконное заимствование из парламентарной системы, с которой они свыклись, но которая не похожа на царство Божие, хотя бы потому, что в раю не выбирают ни премьера, ни президента.
Даже самый либеральный бог дает лишь одну свободу выбора: верить или не верить, быть с ним или с Сатаной, идти в рай или в ад. Примерно такое же право предоставляет коммунизм. Тот, кто не хочет верить, может сидеть в тюрьме, которая ничем не хуже ада. А для того, кто верит, для советского писателя, видящего в коммунизме цель своего и всеобщего существования (если он не видит этого, то ему не место в нашей литературе и в нашем обществе), подобной дилеммы не может быть. Для верующего в коммунизм, как справедливо заметил Н.С.Хрущев в одном из последних своих выступлений по вопросам искусства, «для художника, который верно служит своему народу, не существует вопроса о том, свободен или не свободен он в своем творчестве. Для такого художника вопрос о
подходе к явлениям действительности ясен, ему не нужно приспосабливаться, принуждать себя, правдивое освещение жизни с позиций коммунистической партийности является потребностью его души, он прочно стоит на этих позициях, отстаивает и защищает их в своем творчестве» 1 . С такой же радостной легкостью принимает этот художник руководящие указания со стороны партии и правительства, со стороны ЦК и первого секретаря ЦК. Кому, как не партии и не ее вождю, лучше всего известно, какое искусство нам нужно? Ведь это партия ведет нас к Цели по всем правилам марксизма-ленинизма, ведь это она живет и работает в постоянном соприкосновении с богом. Следовательно, в ее лице и в лице ее ведущего лица мы имеем наиболее опытного и мудрого наставника, компетентного во всех вопросах промышленности, лингвистики, музыки, философии, живописи, биологии и т. д. Это и Полководец наш, и Правитель, и Верховный Жрец, в чьих словах сомневаться так же грешно, как подвергать сомнению волю Создателя.
Таковы некоторые эстетические и психологические предпосылки, необходимые для всякого, кто желает постичь тайну соцреализма.
Произведения социалистического реализма весьма разнообразны по стилю и содержанию. Но в каждом из них присутствует понятие Цели в прямом или косвенном значении, в открытом или завуалированном выражении. Это либо панегирик коммунизму и всему, что с ним связано, либо сатира на его многочисленных врагов, либо, наконец, - всякого рода описания жизни, «в ее революционном развитии», т. е . опять-таки в движении к коммунизму.
Советский писатель, избрав объектом творчества какое-либо явление, стремится повернуть его в определенном ракурсе, вскрыть заключенные в нем потенции, указывающие на прекрасную цель и наше приближение к цели. Поэтому большинству сюжетов, бытующих в советской литературе, свойственна удивительная целеустремленность. Они развиваются в одном, заранее известном направлении, которое имеет разные вариации и оттенки в зависимости от места, времени, жизненных обстоятельств и проч., но неизменно в своем основном русле и в своем итоговом назначении - еще и еще раз напомнить о торжестве коммунизма.
В этом смысле каждое произведение социалистического реализма еще до своего появления обеспечено счастливым финалом, по пути к которому обыкновенно движется действие. .Этот финал может быть печальным для героя, подвергающегося в борьбе за коммунизм всевозможным опасностям. Тем не менее он всегда радостен с точки зрения сверхличной цели, и автор от своего имени или устами умирающего героя не забывает высказать твердую уверенность в нашей конечной победе. Утраченные
иллюзии, разбитые надежды, неисполненные мечты, столь характерные для литературы иных времен и систем, противопоказаны социалистическому реализму. Даже если это трагедия, это «Оптимистическая трагедия», как назвал Вс. Вишневский свою пьесу с гибнущей центральной героиней и с торжествующим коммунизмом в финале.
Стоит сравнить некоторые названия западной и советской литературы, чтобы убедиться в мажорном тоне последней «Путешествие на край ночи» (Селин), «Смерть после полудня», «По ком звонит колокол» (Хемингуэй), «Каждый умирает в одиночку» (Фаллада), «Время жить и время умирать» (Ремарк), «Смерть героя» (Олдингтон), - «Счастье» (Павленко),
«Первые радости» (Федин), «Хорошо!» (Маяковский), «Исполнение желаний» (Каверин), «Свет над землей» (Бабаевский), «Победители» (Багрицкий), «Победитель» (Симонов), «Победители» (Чирсков), «Весна в Победе» (Грибачев) и т. д.
Прекрасная цель, по направлению к которой развертывается действие, иногда непосредственно выносится в конец произведения, как это блестяще делал Маяковский, все свои крупные вещи, созданные после революции, заканчивая словами о коммунизме или фантастическими сценами из жизни будущего коммунистического государства («Мистерия-Буфф», «150.000.000», «Про это», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!», «Во весь голос»). Горький, писавший в советские годы в основном о дореволюционном времени, большинство своих романов и драм («Дело Артамоновых», «Жизнь Клима Самгина», «Егор Булычев и другие», «Достигаев и другие») заканчивал картинами победоносной революции, которая была великой промежуточной целью на пути к коммунизму и конечной целью для старого мира.
Но даже в тех случаях, когда произведения социалистического реализма не имеют столь великолепной развязки, она содержится в них сокровенно, иносказательно, притягивая к себе развитие характеров и событий. Например, многие наши романы и повести посвящены работе какого-нибудь завода, строительству электростанции, проведению сельскохозяйственных мероприятий и т. п. При этом хозяйственная задача, выполняемая по ходу сюжета (начали что-то строить - завязка, кончили что-то строить - развязка), изображается как необходимый этап на пути к высшей цели. В таком, целенаправленном виде даже чисто технические процессы приобретают напряженный драматизм и могут восприниматься с большим интересом. Читатель постепенно узнает, как, несмотря на все поломки, станок, был пущен в дело, или как колхоз «Победа», вопреки дождливой погоде, собрал богатый урожай кукурузы, и, закрыв книгу, он с облегчением вздыхает, понимая, что нами сделан еще один шаг к коммунизму.
Поскольку коммунизм осознается нами как неизбежный итог исторического развития, во многих романах основой сюжетного движения является стремительный ход времени, которое работает на нас, течет к цели. Не «Поиски утраченного времени», а «Время, вперед!» - вот о чем думает советский писатель. Он торопит жизнь, утверждая, что каждый прожитый день -не потеря, а приобретение для человека, приближающее его хотя бы на один миллиметр к желанному идеалу.
С этой же целесообразностью исторических процессов связано широкое обращение нашей литературы к современной и прошлой истории, события которой (гражданская война, коллективизация и т. д.) суть вехи на избранном нами пути. Что касается далеких времен, то там, к сожалению, движение к коммунизму обнаружить несколько труднее. Но и в самых отдаленных веках вдумчивый писатель находит такие явления, которые считаются прогрессивными, потому что способствовали в конечном счете нашим сегодняшним победам. Они заменяют и предваряют недостающую цель. При этом передовые люди прошлого (Петр Великий, Иван Грозный, Пушкин, Стенька Разин), хотя и не знают слова «коммунизм», но хорошо понимают, что в будущем всех нас ожидает что-то светлое, и не уставая говорить об этом со страниц исторических произведений, постоянно радуют читателя своей поразительной дальновидностью.