Ель и сосна пришвин устное изложение. Пришвин под сосной. VI. Выбор пути. Детальный анализ текста

Впервые М. М. Пришвин приезжает в Переславль-Залеский ранней весной 1925года по приглашению директора Переславского краеведческого музея М. И. Смирнова. При музее была организована научно-исследовательская лаборатория и научно-просветительское общество "Пезантроп", которое занималось фенологическим просвещением и краеведческой работой с населением. Одним из планов общества было создание детской биостанции на горе Гремяч в пустующей бывшей усадьбе Петра I в местечке Ботик.

Должность заведующего фенологическими наблюдениями на детской биостанции и была предложена Пришвину, который в то время занимал бедственное положение сельского учителя на общественных началах (без зарплаты) где-то в деревне под Талдомом, без возможности дать детям образование или заняться писательским трудом. Смирнов писал, что добраться до города можно было "на лошадях прямо или же кругом, через Москву, по ж/д до станции Берендеево".

Озеро, природа края, название станции, привлекли Пришвина («и пошло и пошло в душе берендить ») и 1 апреля всё семейство переезжает в Переславль, остановившись на первое время в музее, на территории Горицкого монастыря. Слева - колокольня, XVIII век.

Успенский собор, XVIII век и Всехсвятская церковь, XVII век.

Летающие дома, когда смотришь на экран фотоаппарата, невольно думаешь о мистике, а не о физике и законах отражения и преломления света.

Вскоре Пришвины переехали на гору Гремяч в квартиру из 4-х комнат в здании "Белого дворца" в местечке Ботик, где они прожили до поздней осени 1925г. Здание построено в 1850-1852гг. на месте, где находился деревянный дворец Петра I. В 1984 г. после реставрации здесь открыта экспозиция «Озеро Плещеево - колыбель Русского Военно-Морского флота».

Вот по этой дороге через Веськово ходил М. Пришвин в Горицкий монастырь.

Ежедневные прогулки по окрестностям, наблюдения за Плещеевым озером, лесом, знакомства с местными жителями легли в основу книги «Календарь природы: (заметки фенолога с биостанции «Ботик»)» (авторское название - «Родники Берендея»). Начата работа над философским автобиографическим романом «Кащеева цепь».

Прежде всего, это историческое место, конечно же, знаменито благодаря Петру I. На месте бывшей усадьбы Петра Iпостроен музей «Ботик Петра I» (вдали), старейший провинциальный музей России, основан в 1803г., а в 1852 г. воздвигнут памятник Петру I.

И это место (памятник за спиной) полюбилось М. Пришвину, здесь он наблюдал пробуждение озера весной и меняющийся облик озера в др. времена года. Видна светлая полоса мелководья метров 350 идти до приличной глубины.

И хотя этот период пребывания Пришвина на переславской земле не продолжительный, менее года, но он постоянно возвращается сюда, более 20-ти лет творчества Пришвина связано с этим краем. В 1926 году по заданию газеты "Рабочий путь" Пришвин приезжает на торфоразработки. С поезда, в белом костюме и ботинках, попадает прямо на тушение пожара, знакомится с будущими героями своих очерков и потом пишет серию очерков под общим названием "Торф".

В 1935г. для газеты "Известия" Пришвин готовит материал о работе Усольского леспромхоза, он был поражен состоянием соснового бора, из дневников:"Особенно жутко было встретить бор, изуродованный пожарами и порубками". Благодаря статье, бор был объявлен заповедной зоной. Сосновый бор от реки Куротень до села Усолье числится в списках памятников природы Ярославской области как "Пришвинский бор". Фото бора, к сожалению, не получилось.

С 1941-1945 гг. М. Пришвин с супругой проживали в Усолье (сейчас Купанское), снимали две комнаты у Павла и Евдокии Назаровых. Уезжали они из Москвы на один день, присмотреть дом и жить неподалеку от Москвы, чтобы была возможность следить за тревожными новостями военного времени. Но так уж получилось, что вернуться в Москву за вещами им не пришлось. Прожили они военные годы с мебелью из ящиков, пнями вместо стульев… Вот этот дом в Купанском на ул. Усольская.

Именно в это время написаны М. Пришвиным "Рассказы о прекрасной маме", о детдомовских детях из блокадного Ленинграда, к которым он ходил пешком в Ботик. Написаны "Повесть нашего времени", рассказы «Сыроежка» и «Как заяц сапоги съел». Закончен роман "Кащеева цепь". Начинается работа над книгой "Мы с тобой: Дневник любви", вместе с женой Валерией Дмитриевной. Ведутся дневниковые записи, отразившие жизнь села в военное лихолетье.

Усольский период оказался плодотворным для писателя: «Повесть нашего времени», «Мы с тобой: Дневник любви»; рассказы «Сыроежка», «Как заяц сапоги съел», работа над продолжением романа «Кащеева цепь» и бесконечные дневниковые записи, отразившие жизнь села в военное лихолетье.

Слева от дома начинается тропинка к знаменитому Блудову болоту, которую жители п. Купанское называют "Тропой Пришвина". На этих лесных тропинках нашел Пришвин сюжеты для сказок "Корабельная чаща" и "Кладовая солнца". И здесь до сих пор обнимают друг друга ветвями Пришвинские ель и сосна.

«Лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня. С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх рядом к свету, стараясь обогнать друг друга. Деревья разных пород боролись между собой корнями за питание, сучьями - за воздух и свет. Поднимаясь все выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга. Злой ветер устроив деревьям такую несчастную жизнь, прилетал сюда иногда покачать их. И тогда деревья так стонали и выли на все Блудово болото, как живые существа, что лисичка, свернувшаяся на моховой кочке в клубочек, поднимала вверх свою острую мордочку. До того близок был живым существам этот стон и вой сосны и ели, что одичавшая собака в Блудовом болоте, услыхав его, выла от тоски по человеку, а волк выл от неизбывной злобы к нему.»

«В то же время вдруг ветер рванул еще раз, и тогда нажала сосна и ель зарычала.»

Мрачновато, наверное, тяжелые военные годы сказались на описании.

В солнечный безветренный день кажется, что это две сестрички встретились после разлуки, и стоят обнявшись.

Лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня. С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх рядом к свету, стараясь обогнать друг друга. Деревья разных пород боролись между собой корнями за питание, сучьями – за воздух и свет. Поднимаясь все выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга. Злой ветер устроив деревьям такую несчастную жизнь, прилетал сюда иногда покачать их. И тогда деревья так стонали и выли на все Блудово болото, как живые существа, что лисичка, свернувшаяся на моховой кочке в клубочек, поднимала вверх свою острую мордочку. До того близок был живым существам этот стон и вой сосны и ели, что одичавшая собака в Блудовом болоте, услыхав его, выла от тоски по человеку, а волк выл от неизбывной злобы к нему.

Сюда, к Лежачему камню, пришли дети в то самое время, когда первые лучи солнца, пролетев над низенькими корявыми болотными елочками и березками, осветили Звонкую борину и могучие стволы соснового бора стали, как зажженные свечи великого храма природы. Оттуда сюда, к этому плоскому камню, где сели отдохнуть дети, слабо долетело пение птиц, посвященное восходу великого солнца.

Было совсем тихо в природе, и дети, озябшие, до того были тихи, что тетерев Косач не обратил на них никакого внимания. Он сел на самом верху, где сук сосны и сук ели сложились, как мостик между двумя деревьями. Устроившись на этом мостике, для него довольно широком, ближе к ели, Косач как будто стал расцветать в лучах восходящего солнца. На голове его гребешок загорелся огненным цветком. Синяя в глубине черного грудь его стала переливать из синего на зеленое. И особенно красив стал его радужный, раскинутый лирой хвост.

Завидев солнце над болотными жалкими елочками, он вдруг подпрыгнул на своем высоком мостике, показал свое белое, чистейшее белье подхвостья, подкрылья и крикнул:

– Чуф, ши!

По-тетеревиному «чуф», скорее всего, значило солнце, а «ши», вероятно, было у них наше «здравствуй».

В ответ на это первое чуфыканье Косача-токовика далеко по всему болоту раздалось такое же чуфыканье с хлопаньем крыльев, и вскоре со всех сторон сюда стали прилетать и садиться вблизи Лежачего камня десятки больших птиц, как две капли воды похожих на Косача.

Затаив дыхание, сидели дети на холодном камне, дожидаясь, когда и к ним придут лучи солнца и обогреют их хоть немного. И вот первый луч, скользнув по верхушкам ближайших, очень маленьких елочек, наконец-то заиграл на щеках у детей. Тогда верхний Косач, приветствуя солнце, перестал подпрыгивать и чуфыкать. Он присел низко на мостике у вершины елки, вытянул свою длинную шею вдоль сука и завел долгую, похожую на журчание ручейка песню. В ответ ему тут где-то вблизи сидящие на земле десятки таких же птиц, тоже – каждый петух, – вытянув шею, затянули ту же самую песню. И тогда как будто довольно уже большой ручей с бормотаньем побежал по невидимым камешкам.

Сколько раз мы, охотники, выждав темное утро, на зябкой заре с трепетом слушали это пение, стараясь по-своему понять, о чем поют петухи. И когда мы по-своему повторяли их бормотанье, то у нас выходило:

Круты перья,

Ур-гур-гу,

Круты перья

Обор-ву, оборву.

Сочинение

М. М. Пришвина называли \"Старичком-лесовичком\" русской литературы. Сидит, дескать, себе на пеньке, вокруг поглядывает и что видит – рассказывает. Творчество его – тихое, в нем нет кричащей пропаганды, социально-политических заявлений. Пришвин никогда не потрясал общество, не возмущал власти и не шокировал читателя подобно другим писателям. Но это нисколько не умаляет художественную ценность его произведений. Его тема – природа, живущие в ней животные и человек, тихий, незамысловатый быт.

У Пришвина множество рассказов, повестей, \"географических очерков\" о природе. В них все объединено человеком – неспокойным, думающим, человеком с открытой и смелой душой. Великая любовь писателя к природе родилась из его любви к человеку. \"Я ведь, друзья мои, пишу о природе, сам же только о людях и думаю\" – признавался Пришвин. Эта тема прослеживается в сказке-были М. М. Пришвина \"Кладовая солнца\".

\"В одном селе, возле Блудова болота, в районе города Переяславль-Залесского, осиротели двое детей\", – так начинается замечательное произведение. Это начало напоминает сказку, где читатель входит в чудесный мир, где все живое взаимосвязано. На этом фоне появляются два образа – Настя и Митраша. \"Настя была как золотая курочка на высоких ножках. Волосы отливали золотом, веснушки по всему лицу были крупные, как золотые монетки\". Митраша был маленький, но плотный, \"мужичок в мешочке\" – улыбаясь, называли его между собой учителя в школе.

После смерти родителей все их крестьянское хозяйство досталось детям: изба пятистенная, корова Зорька, телушка Дочка, золотой петух Петя и поросенок Хрен. Дети заботились обо всех живых существах. Настя занималась женскими домашними делами, \"с хворостинкой в руке выгоняла она свое любимое стадо, растопляла печь, чистила картошку, заправляла обед и так хлопотала по хозяйству до ночи\". На Митраше лежало все мужское хозяйство и общественное дело. \"Он бывает на всех собраниях, старается понять общественные заботы\".

Так дети жили дружно, не зная горестей и бед. Однажды решили они пойти в лес за клюквой. \"Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растет в болотах летом, а собирают ее поздней осенью\". Вспомнив о том, что есть такое место, называемое палестинкой, \"вся красная, как кровь, от одной только клюквы\", Настя и Митраша отправляются в лес. Взяли они с собой самое необходимое. Настя положила в корзинку хлеба, картошки, бутылку молока. Митраша взял топор, двуствольную \"тулку\", сумку с компасом.

Зачем же он берет компас? Ведь в лесу можно ориентироваться по солнцу, как это делали деревенские старожилы. \"Мужичок в мешочке\" хорошо помнит отцовские слова: \"В лесу эта стрелка тебе добрей матери:...небо закроется тучами и по солнцу в лесу ты ориентироваться не сможешь, пойдешь наугад – ошибешься, заблудишься...\".

Кто знал, что дети столкнутся с природной стихией и воочию увидят Блудово болото? Пройдя полпути, Настя и Митраша сели отдохнуть. \"Было совсем тихо в природе, и дети до того были тихи, что тетерев Косач не обратил на них никакого внимания\".

О Блудовом болоте ходила легенда, что \"лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня...\" С тех пор ель и сосна растут вместе. И ветер иногда качает эти деревья. И тогда ель и сосна стонут на все Блудово болото, словно живые существа.

После отдыха дети решили идти дальше. Но не тут-то было, \"довольно широкая болотная тропа расходилась вилкой\". Что же делать? Проявив свой упрямый характер, Митраша идет по слабенькой тропе, а Настенька – по плотной. Вдруг рванул ветер, и сосна и ель, нажимая друг на друга, по очереди застонали, как бы поддерживая спор брата и сестры. \"Среди звуков стона, рычанья, ворчанья, воя в это утро у деревьев иногда выходило так, будто где-то горько плакал в лесу потерянный или покинутый ребенок\". Даже волк в это время вылез из своего логова, \"стал над завалом, поднял голову, поставил единственное ухо на ветер, выпрямил половину хвоста и завыл\".

Как и всякая сказка, сказка-быль М. М. Пришвина имеет счастливый конец. Митраша из-за своего упрямства оказался на Блудовом болоте. И в борьбе за жизнь ему помогла собака Травка. А что же Настя? Она, увлеченная сбором ягод, на некоторое время забыла о брате, \"еле передвигает за собой корзину, вся мокрая и грязная, прежняя золотая курочка на высоких ножках\". Под вечер голодный Митраша и уставшая Настя встретились. Им суждено было встретиться вновь в лесу и продолжить свой путь вместе, как уже двести лет \"живут\" на Блудовом болоте ель и сосна.

Как переплетены сосна и ель, так переплетены судьбы детей, так переплетены в этом мире природа и человек. И сколько бы человек не пытался отгородиться, он все равно остается человеком – существом природным. В городах родство это меньше чувствуется, но не теряется вовсе. Пришвин жил в сложное, неоднозначное время, и мне думается, что не ощущая себя борцом, он таким образом искал гармонии и надежды – надежды на то, что человек не есть то уродливое, что пыталась сделать из него советская власть.

Лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня... С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх рядом к свету, стараясь обогнать друг друга. Деревья разных пород ужасно боролись между собой корнями за питание, сучьями - за воздух и свет. Поднимаясь все выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга. Злой ветер, устроив деревьям такую несчастную жизнь, прилетал сюда иногда покачать их. И тогда деревья стонали и выли на все Блудово болото, как живые существа. До того это было похоже на стон и вой живых существ, что лисичка, свернутая на моховой кочке в клубочек, поднимала вверх свою острую мордочку. До того близок был живым существам этот стон и вой сосны и ели, что одичавшая собака в Блудовом болоте, услыхав его, выла от тоски по человеку, а волк выл от неизбывной злобы к нему.

Сюда, к Лежачему камню, пришли дети в то самое время, когда первые лучи солнца, пролетев над низенькими корявыми болотными елочками и березками, осветили Звонкую борину и могучие стволы соснового бора стали как зажженные свечи великого храма природы. Оттуда сюда, к этому плоскому камню, где сели отдохнуть дети, слабо долетало пение птиц, посвященное восходу великого солнца. И светлые лучи, пролетающие над головами детей, еще не грели. Болотная земля была вся в ознобе, мелкие лужицы покрылись белым ледком.

Было совсем тихо в природе, и дети, озябшие, до того были тихи, что тетерев Косач не обратил на них никакого внимания. Он сел на самом верху, где сук сосны и сук ели сложились как мостик между двумя деревьями. Устроившись на этом мостике, для него довольно широком, ближе к ели, Косач как будто стал расцветать в лучах восходящего солнца. На голове его гребешок загорелся огненным цветком. Синяя в глубине черного грудь его стала переливать из синего на зеленое. И особенно красив стал его радужный, раскинутый лирой хвост. Завидев солнце над болотными жалкими елочками, он вдруг подпрыгнул на своем высоком мостике, показал свое белое чистейшее белье подхвостья, подкрылья и крикнул:

— Чуф! Ши!

По-тетеревиному «чуф», скорее всего, значило «солнце», а «ши», вероятно, было у них наше «здравствуй».

Затаив дыхание сидели дети на холодном камне, дожидаясь, когда и к ним придут лучи солнца и обогреют их хоть немного. И вот первый луч, скользнув по верхушкам ближайших, очень маленьких елочек, наконец-то заиграл на щеках у детей. Тогда верхний Косач, приветствуя солнце, перестал подпрыгивать и чуфыкать. Он присел низко на мостике у вершины елки, вытянул свою длинную шею вдоль сука и завел долгую, похожую на журчание ручейка песню. В ответ ему тут где-то вблизи сидящие на земле десятки таких же птиц, тоже каждый петух, вытянув шею, затянули ту же самую песню. И тогда как будто довольно уже большой ручей с бормотаньем побежал по невидимым камешкам.

Круты перья,

Ур-гур-гу,

Круты перья,

Обор-ву, оборву.

Так бормотали дружно тетерева, собираясь в то же время подраться. И когда они так бормотали, случилось небольшое событие в глубине еловой густой кроны. Там сидела на гнезде ворона и все время таилась там от Косача, токующего почти возле самого гнезда. Ворона очень бы желала прогнать Косача, но она боялась оставить гнездо и остудить на утреннем морозе яйца. Стерегущий гнездо ворона-самец в это время делал свой облет и, наверно, встретив что-нибудь подозрительное, задержался. Ворона в ожидании самца залегла в гнезде, была тише воды, ниже травы. И вдруг, увидев летящего обратно самца, крикнула свое:

Это значило у нее:

«Выручай!»

— Кра! - ответил самец в сторону тока, в том смысле, что еще неизвестно, кто кому оборвет круты перья.

Самец, сразу поняв, в чем тут дело, спустился и сел на тот же мостик, возле елки, у самого гнезда, где Косач токовал, только поближе к сосне, и стал выжидать.

Косач в это время, не обращая на самца вороны никакого внимания, выкликнул свое, известное всем охотникам:

— Кар-кер-кекс!

И это было сигналом ко всеобщей драке всех токующих петухов. Ну и полетели во все-то стороны круты перья! И тут, как будто по тому же сигналу, ворона-самец мелкими шагами по мостику незаметно стал подбираться к Косачу.

Неподвижные, как изваяния, сидели на камне охотники за сладкой клюквой. Солнце, такое горячее и чистое, вышло против них над болотными елочками. Но случилось на небе в это время одно облако. Оно явилось как холодная синяя стрелка и пересекло собой пополам восходящее солнце. В то же время вдруг ветер рванул, елка нажала на сосну, и сосна простонала. Ветер рванул еще раз, и тогда нажала сосна, и ель зарычала.

В это время, отдохнув на камне и согревшись в лучах солнца, Настя с Митрашей встали, чтобы продолжать дальше свой путь. Но у самого камня довольно широкая болотная тропа расходилась вилкой: одна, хорошая, плотная, тропа шла направо, другая, слабенькая, - прямо.

Проверив по компасу направление троп, Митраша, указывая на слабую тропу, сказал:

— Нам надо по этой на север.

— Это не тропа! - ответила Настя.

— Вот еще! - рассердился Митраша. - Люди шли, - значит, тропа. Нам надо на север. Идем, и не разговаривай больше.

Насте было обидно подчиниться младшему Митраше.

— Кра! - крикнула в это время ворона в гнезде.

И ее самец мелкими шажками перебежал ближе к Косачу на полмостика.

Вторая круто-синяя стрелка пересекла солнце, и сверху стала надвигаться серая хмарь. Золотая Курочка собралась с силами и попробовала уговорить своего друга.

— Смотри, - сказала она, - какая плотная моя тропа, тут все люди ходят. Неужели мы умней всех?

— Пусть ходят все люди, - решительно ответил упрямый Мужичок в мешочке. - Мы должны идти по стрелке, как отец нас учил, на север, к палестинке.

— Отец нам сказки рассказывал, он шутил с нами, - сказала Настя, - и, наверно, на севере вовсе и нет никакой палестинки. Очень даже будет глупо нам по стрелке идти - как раз не на палестинку, а в самую Слепую елань угодим.

— Ну ладно, - резко повернул Митраша, - я с тобой больше спорить не буду: ты иди по своей тропе, куда все бабы ходят за клюквой, я же пойду сам по себе, по своей тропке, на север.

И в самом деле пошел туда, не подумав ни о корзине для клюквы, ни о пище.

IV
Лет двести тому назад ветер-сеятель принес два семечка в Блудово болото: семя сосны и семя ели. Оба семечка легли в одну ямку возле большого плоского камня… С тех пор уже лет, может быть, двести эти ель и сосна вместе растут. Их корни с малолетства сплелись, их стволы тянулись вверх рядом к свету, стараясь обогнать друг друга… Деревья разных пород боролись между собой корнями за питание, сучьями - за воздух и свет. Поднимаясь все выше, толстея стволами, они впивались сухими сучьями в живые стволы и местами насквозь прокололи друг друга. Злой ветер, устроив деревьям такую несчастную жизнь, прилетал сюда иногда покачать их. И тогда деревья так стонали и выли на все Блудово болото, как живые существа, что лисичка, свернувшаяся на моховой кочке в клубочек, поднимала вверх свою острую мордочку. До того близок был живым существам этот стон и вой сосны и ели, что одичавшая собака в Блудовом болоте, услыхав его, выла от тоски по человеку, а волк выл от неизбывной злобы к нему.

Сюда, к Лежачему камню, пришли дети в то самое время, когда первые лучи солнца, пролетев над низенькими корявыми болотными елочками и березками, осветили Звонкую борину и могучие стволы соснового бора стали как зажженные свечи великого храма природы. Оттуда сюда, к этому плоскому камню, где сели отдохнуть дети, слабо долетело пение птиц, посвященное восходу великого солнца.

Было совсем тихо в природе, и дети, озябшие, до того были тихи, что тетерев-косач не обратил на них никакого внимания. Он сел на самом верху, где сук сосны и сук ели сложились как мостик между двумя деревьями. Устроившись на этом мостике, для него довольно широком, ближе к ели, косач как будто стал расцветать в лучах восходящего солнца. На голове его гребешок загорелся огненным цветком. Синяя в глубине черного грудь его стала переливать из синего на зеленое. И особенно красив стал его радужный, раскинутый лирой хвост.

Завидев солнце над болотными жалкими елочками, он вдруг подпрыгнул на своем высоком мостике, показал свое белое чистейшее белье подхвостья, подкрылья и крикнул:

По-тетеревиному "чуф" скорее всего значило солнце, а "ши", вероятно, было у них наше "здравствуй".

В ответ на это первое чуфыканье косача-токовика далеко по всему болоту раздалось такое же чуфыканье с хлопаньем крыльев, и вскоре со всех сторон сюда стали прилетать и садиться вблизи Лежачего камня десятки больших птиц, как две капли воды похожих на косача.

Затаив дыхание, сидели дети на холодном камне, дожидаясь, когда и к ним придут лучи солнца и обогреют их хоть немного. И вот первый луч, скользнув по верхушкам ближайших, очень маленьких елочек, наконец-то заиграл на щеках у детей. Тогда верхний косач, приветствуя солнце, перестал подпрыгивать и чуфыкать. Он присел низко на мостике у вершины елки, вытянул свою длинную шею вдоль сука и завел долгую, похожую на журчание ручейка песню. В ответ ему тут где-то вблизи сидящие на земле десятки таких же птиц, - тоже каждый петух, - вытянув шею, затянули ту же самую песню. И тогда как будто довольно уже большой ручей с бормотаньем побежал по невидимым камешкам.

Круты перья,

Ур-гур-гу,

Круты перья

Обор-ву, оборву.

Так бормотали дружно тетерева, собираясь в то же время подраться. И когда они так бормотали, случилось небольшое событие в глубине еловой густой кроны. Там сидела на гнезде ворона и все время таилась там от косача, токующего почти возле самого гнезда. Ворона очень бы желала прогнать косача, но она боялась оставить гнездо и остудить на утреннем морозе яйца. Стерегущий гнездо ворона-самец в это время делал свой облет и, наверно встретив что-нибудь подозрительное, задержался. Ворона в ожидании самца залегла в гнезде, была тише воды ниже травы. И вдруг, увидев летящего обратно самца, крикнула свое:

Это значило у нее:

Выручай!

Кра! - ответил самец в сторону тока в том смысле, что еще неизвестно, кто кому оборвет круты перья.

Самец, сразу поняв, в чем тут дело, спустился и сел на тот же мостик, возле елки, у самого гнезда, где косач токовал, только поближе к сосне, и стал выжидать.

Косач в это время, не обращая на самца вороны никакого внимания, выкликнул свое, известное всем охотникам:

Кар-кар-кекс!

Неподвижные, как изваяния, сидели на камне охотники за сладкой клюквой. Солнце, такое горячее и чистое, вышло против них над болотными елочками. Но случилось на небе в это время одно облачко. Оно явилось как холодная синяя стрелка и пересекло собой пополам восходящее солнце. В то же время вдруг ветер рванул еще раз, и тогда нажала сосна, и ель зарычала.

В это время, отдохнув на камне и согревшись в лучах солнца, Настя с Митрашей встали, чтобы продолжать дальше свой путь. Но у самого камня довольно широкая болотная тропа расходилась вилкой: одна, хорошая, плотная тропа шла направо, другая, слабенькая - прямо.

Проверив по компасу направление троп, Митраша, указывая слабую тропу, сказал:

Нам надо по этой на север.

Это не тропа! - ответила Настя.

Вот еще! - рассердился Митраша. - Люди шли, - значит тропа. Нам надо на север. Идем, и не разговаривай больше.

Насте было обидно подчиниться младшему Митраше.

Кра! - крикнула в это время ворона в гнезде.

И ее самец мелкими шажками перебежал ближе к косачу на полмостика.

Вторая круто-синяя стрелка пересекла солнце, и сверху стала надвигаться серая хмарь.

Золотая Курочка собралась с силами и попробовала уговорить своего друга.

Смотри, - сказала она, - какая плотная моя тропа, тут все люди ходят. Неужели мы умней всех?

Пусть ходят все люди, - решительно ответил упрямый "Мужичок в мешочке". - Мы должны идти по стрелке, как отец нас учил, на север, к палестинке.

Отец нам сказки рассказывал, он шутил с нами, - сказала Настя. - И наверно, на севере вовсе нет никакой палестинки. Очень даже будет глупо нам по стрелке идти: как раз не на палестинку, а в самую Слепую елань угодим.

Ну ладно, - резко повернул Митраша. - Я с тобой больше спорить не буду: ты иди по своей тропе, куда все бабы ходят за клюквой, я же пойду сам по себе, по своей тропке, на север.

И в самом деле пошел туда, не подумав ни о корзине для клюквы, ни о пище.

Насте бы надо было об этом напомнить ему, но она так сама рассердилась, что, вся красная как кумач, плюнула вслед ему и пошла за клюквой по общей тропе.

Кра! - закричала ворона.

И самец быстро перебежал по мостику остальной путь до косача и со всей силой долбанул его. Как ошпаренный метнулся косач к улетающим тетеревам, но разгневанный самец догнал его, вырвал, пустил по воздуху пучок белых и радужных перышек и погнал и погнал далеко.

Тогда серая хмарь плотно надвинулась и закрыла все солнце с его живительными лучами. Злой ветер очень резко рванул. Сплетенные корнями деревья, прокалывая друг друга сучьями, на все Блудово болото зарычали, завыли, застонали.