Библия в целом и Новый Завет, в частности, занимают совершенно особое место в романе Достоевского «Преступление и наказание». Это произведение по праву считается шедевром даже среди пяти великих романов этого писателя. Он как бы своеобразный эпицентр его творчества, в нем заложены зерна всех тех идей, что будут подробнее разрабатываться в других его произведениях.

В центре «Преступления и наказания» помещен эпизод чтения XI главы Евангелия от Иоанна о воскрешении Лазаря. Эта сцена формирует вокруг себя остальную ткань романа.

Раскольников совершил злодеяние, он должен «уверовать» и покаяться. Это и будет его духовным очищением. Герой обращается к Евангелию и должен, по мысли Достоевского, найти там ответы на мучающие его вопросы, должен постепенно переродиться, перейти в новую для него действительность. Достоевский проводит идею, что человек, совершивший грех, способен духовно воскреснуть, если уверует в Христа и примет его нравственные заповеди.

Образ воскресения Раскольникова действительно связан с евангельским повествованием о воскрешении Лазаря Христом, которое читает Раскольникову Соня. Сама же Соня при чтении мысленно сравнивает его с иудеями, присутствовавшими при совершении неслыханного чуда воскрешения уже смердящего Лазаря и уверовавшими во Христа. А в конце романа, когда Соня издали сопровождает Раскольникова, отправившегося в свой крестный путь - добровольно признаться в совершенном им преступлении и понести соответствующее наказание, главный герой явно сопоставляется со Христом, за которым на Его крестном пути издали следовали жены-мироносицы.

То есть получается, что Раскольников романа воплощает сразу три персонажа: и самого Лазаря, и сомневавшихся иудеев, и даже Христа.

Преступление и наказание — лишь незначительная часть евангельского сюжета. Роман заканчивается в тот момент, когда «вышел умерший» и Иисус сказал: «развяжите его; пусть идет». Последние слова, прочитанные Соней Раскольникову — уже не о романном сюжете, но о воздействии, которое должно быть им оказано на читателей. Недаром эти слова выделены Достоевским курсивом: «Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него».

Для Достоевского использование библейских мифов и образов — не самоцель. Они служили иллюстрациями для его размышлений о трагических судьбах мира, России и человеческой души как части мировой цивилизации. Залогом возрождения всего этого Достоевский считал обращение к идее Христа.

Ответы по литературe для 11 класса. Какова роль евангельского сюжета о воскрешении Лазаря в понимании идеи романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»?

Читайте также

• ( / )

Притча о воскресении Лазаря в структуре романа «Преступление и наказание»

достоевский преступление наказание роман раскольников

Символист Иннокентий Анненский видел в Лазаре, легенду о котором прочитала Соня Мармеладова Раскольникову по его просьбе, символ освобождения от ига идеи овладения жизнью, где жизнь поэт-символист сравнивает с Мефистофилем, подобно которому она увлекает Раскольникова, не давая ему опомниться. Для объяснения своего представления И. Анненский приводит эпизод из романа «Преступление и наказание», описывающий встречу Раскольникова с пьяной девочкой на бульваре и даёт ему комментарий: «…- Эй вы, Свидригайлов ! Вам чего тут надо? - крикнул он, сжимая кулаки и смеясь своими запенившимися от злобы губами.

Здесь происходит перелом сцены, потому что именно этим словом "Свидригайлов" осуществил Раскольников мечтательное обладание жизнью . Найден был разрешительный символ для той мечты-загадки, которая мучила Раскольникова уже много дней подряд. Обладанье жизнью получило эмблему жирного и женоподобного франта на стойке около пухлого и уже пьяного ребенка .

Пускай Раскольников возбуждает себя злобой и красноречием, но реальный факт после этого слова уже тает. Жизнь увлекает Раскольникова дальше, как Мефистофель, не давая ему опомниться.

Раскольникову нужно иго, ему мечтается новый, еще не испытанный нарыв на сердце: теперь он уверен, что возьмет жизнь и что эта жизнь даст ему новое слово; а может быть, ему уже мерещится Лазарь» [Анненский, 1979, с. 34]. Сравнение жизни с Мефистофилем ассоциативно «вводит» в сознание образ чёрта, поэтому слова «…может быть, ему уже мерещится Лазарь» воспринимаются как предчувствуемое Раскольниковым, с точки зрения И. Анненского, обновление его, освобождение от ига идеи овладения жизнью, которое есть воскресение в религиозном смысле этого слова - воскресение как обретение в себе «нового человека».

Л. Шестов в работе «Достоевский и Ницше (философия трагедии)» пишет, что «когда Раскольников после убийства убеждается, что ему навсегда отрезан возврат к прежней жизни, когда он видит, что родная мать, любящая его больше всего на свете, перестала быть для него матерью (кто, до Достоевского, мог думать, что такие ужасы возможны?), что сестра, согласившаяся ради его будущности навеки закабалить себя Лужину -- уже для него не сестра, он инстинктивно бежит к Соне Мармеладовой» [Шестов, 2000, с. 245]. Философ считает, что Раскольников пришел к ней не затем, чтоб раскаяться [Шестов, 2000, с. 245], что герой до самого конца в глубине души своей не мог раскаяться ("О, как бы счастлив он был, если бы мог обвинить себя (т. е. в убийстве). Он бы снес тогда все, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошлом, кроме разве промаху (подчеркнул Достоевский), который со всяким мог случиться... Он не раскаивался в своем преступлении" [Т. 5, с. 345]), «он оказался раздавленным неизвестно за что. Его задача, все его стремления сводятся теперь к тому, чтобы оправдать свое несчастие, вернуть свою жизнь, -- и ничего, ни счастье всего мира, ни торжество какой хотите идеи не может в его глазах дать смысл его собственной трагедии» [Шестов, 2000, с. 247]. Этим стремлением Л. Шестов объясняет, почему, как только Раскольников замечает у Сони Евангелие, он просит ее прочесть ему про воскресение Лазаря: «Ни нагорная проповедь, ни притча о фарисее и мытаре, словом, ничего из того, что было переведено из Евангелия в современную этику, по толстовской формуле "добро, братская любовь -- есть Бог", не интересует его. Он все это допросил, испытал и убедился, как и сам Достоевский, что отдельно взятое, вырванное из общего содержания Священного Писания, оно становится уже не истиной, а ложью. Хотя он еще не смеет допустить мысли, что правда не у науки, а там, где написаны загадочные и таинственные слова: претерпевший до конца спасется, но он все же пробует обратить свой взор в сторону тех надежд, которыми живет Соня» [Шестов, 2000, с. 248]. По мнению философа, Раскольников может лишь от Евангелия, от того Евангелия, в котором наряду с прочим учением сохранилось и сказание о воскресении Лазаря, где, более того, воскресение Лазаря, знаменующее собою великую силу творящего чудеса, дает смысл и остальным, столь недоступным и загадочным для бедного, евклидова, человеческого ума словам, ждать возможности быть услышанным в его скорби, только оно позволит ему сказать всю внутреннюю страшную правду о себе, «ту правду, с которой он родился на свет Божий» [Шестов, 2000, с. 248]. Л. Шестов считает, что подобно тому, как Раскольников ищет своих надежд лишь в воскресении Лазаря, так и сам Достоевский видел в Евангелии не проповедь той или иной нравственности, а залог новой жизни: "Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация, -- пишет он. -- А высшая идея на земле лишь одна (подчеркнуто у Достоевского), и именно идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные "высшие" идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из одной ее вытекают " [Шестов, 2000, с. 251]. Так философ подчёркивает идейную необходимость эпизода о воскресении Лазаря в структуре романа Ф. М. Достоевского, убеждённого в том, что душа человеческая бессмертна и не может быть оставлена Богом. Легенда о воскресении Лазаря - это, по мнению Л. Шестова, идейный стержень романа.

Современный исследователь К.Кедров в статье «Восстановление погибшего человека (мистерия Достоевского)» пишет, что «литературоведение и критика времен Достоевского были не готовы к объективному подходу к религиозной символике. Клерикальный или антиклерикальный пафос игнорировал всякую художественность», поэтому «евангельские эпизоды» в романах Ф. М. Достоевского обходили молчанием [Кедров, userline]. И тем не менее, по мнению учёного, «в Евангелии Достоевского следует искать прежде всего то, что волновало самого писателя. А он не скрывал своей высшей цели, когда утверждал, что ищет в христианстве формулу "восстановления погибшего человека". «Это, - говорил Достоевский,- основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия» [Кедров, userline].

К. Кедров, говоря о роли легенды о воскресении Лазаря в структуре романа «Преступление и наказание», связывает значение легенды со средневековыми мистериальными традициями, но, прежде всего, считает необходимым «четко осознать диаметрально противоположную семантику понятий "бессмертие" и "воскресение". Бессмертный не умирает, воскресающий должен обязательно умереть» [Кедров, userline]. С этим утверждением можно поспорить, сославшись на Евангелие, но нас в данном случае интересует позиция К. Кедрова. «Мистерия» - это «познание тайны». Учёный видит закономерность в том, что мистериальные традиции оказались близки Ф. М. Достоевскому, так как писатель, «всю жизнь разгадывавший загадку о человеке, напряженно размышлявший над библейскими сюжетами, искал, однако, их реальную жизненную подоснову, доходя до первоистоков легенд, до тех изначальных слоев культуры, где человек впервые заявил о себе как о существе, отличном от породившей его природы. В воскресении человек впервые не согласился с мирозданием, создавшим его смертным. Если на протяжении всей своей истории вопреки очевидности смерти человечество создало воскресение, значит, в нем заключена великая тайна человеческой души и природы - таков был ход мысли самого Достоевского» [Кедров, userline].

В мистериях фактически изображалось, как мёртвое становится живым, что связано с философским вопросом: не таков ли сам процесс зарождения жизни? Во многих трансформациях мифа о воскресении в мировой культуре, в мифологиях всех народов четко прослеживается неразрушимый сюжет первозданного действа о "мнимой смерти". Суть его заключена в том, что некто, считавшийся умершим, гниющий и разлагающийся, внезапно обретает жизнь.

В большом числе легендарных сюжетов на первый план выступает тление, зловоние как неопровержимые доказательства смерти. Лазарь не просто умер, от его тела уже исходит запах тления, что всячески подчеркивается и в самой притче, и в ее иконографическом изображении, где апостолы зажимают носы в момент, когда камень отвален от "двери гроба".

По мнению К. Кедрова, тление, усиливающее реальность и очевидность смерти, должно быть контрастной прелюдией к воскресению [Кедров, userline].

В романе "Преступление и наказание" Соня читает Раскольникову притчу о воскресении Лазаря, и здесь Достоевский акцентирует этот обязательный момент и для его усиления прибегает и к словесному комментарию, и даже к графическому выделению слова "четыре", указывающего на время тления: "уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе". Она энергично ударила на слово четыре" [Т. 5, с. 211].

Притча о Лазаре есть сокровенная тайна, связующая Раскольникова и Соню: "Где тут про Лазаря? - спросил он вдруг. - Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня" [Т. 5, с. 211]. Ведь он мыслит себя погибшим и невоскресшим Лазарем, его духовная смерть ("Я себя убил, а не старушонку") наступила в момент убийства. С тех пор Раскольников пребывает в своей каморке, по словам Достоевского, похожей на гроб, а когда об этом же говорит мать Родиона Романовича, он восклицает, что она не подозревает, какую великую истину сей час сказала [Т. 5, с. 251]. Чтение притчи о воскресении Лазаря должно стать предвестием воскресения Раскольникова. Лазарь, уже охваченный тлением, воскрес вопреки очевидности; вопреки очевидности и всесокрушающей логике должен воскреснуть и Родион Раскольников. По крайней мере, так это представляется Соне. "И он, он - тоже ослепленный и неверующий, - он тоже уверует, да, да! Сейчас же, теперь же", - мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания" [Т. 5, с. 211]. К. Кедров, комментируя этот эпизод, пишет: «Воскресший, как бы освобождаясь от телесности, облекается в "ризы нетления". "Ветхий Адам" погибает, чтобы возродился новый. Всего этого не происходит с Раскольниковым. Он так и остается Лазарем. Лазарь, в отличие от Христа, не сам воскресает, его должны воскресить. Раскольникова воскрешает Соня. Сам он не жалеет о преступлении и не раскаивается в глубине души. Он просто следует к воскресению по пути, указанному Соней. Пожалуй, в этом кроется фундаментальное отличие действа о мнимой смерти от действа о воскресении. Мнимо умершего всегда оживляет кто-то; строго говоря, это не воскресение, а именно оживление. Воскресение исходит из глубины души героя - оживление происходит под воздействием внешних сил.

Расстояние от сюжета о мнимой смерти до сюжета о воскресении громадно. Удельный вес притчи о воскресении Лазаря несоизмерим с весом и значимостью повествования о воскресении Христа» [Кедров, userline]. С точки зрения учёного, знаменательно, что в мистерии о мнимой смерти всегда сталкиваются два взгляда на умирающего - проникающий сквозь внешнюю оболочку событий утверждает: он жив; другой свидетельствует: он мертв. Утверждение, что Лазарь не умер, но спит, звучит не во внутреннем мире героя, а во внешней среде рядом с хором других голосов, утверждающих противоположное. Мы ничего не знаем о переживаниях самого Лазаря ни в момент смерти, ни в момент воскресения, но можно вспомнить концентрацию всех психологических состояний такого рода в одном диалоге о смерти. "Лазарь, друг наш, уснул, но я иду разбудить его" - и слова учеников: "Если уснул, то выздоровеет". И эпически спокойное сведение двух взоров в мифологическом пространстве Евангелия: "Иисус говорил о смерти его; а они думали, что он говорит о сне обыкновенном". Внешний и внутренний взоры здесь четко соотносятся. Внешнее проявление внутреннего состояния, когда умерший выходит из гроба, "обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком", - это место Соня Мармеладова прочла "громко и восторженно, дрожа и холодея, как бы воочию сама видела" [Т. 5, с. 211] . К. Кедров считает, что у Достоевского древнее фольклорное действо о блуднице, спасающей грешный мир, всегда оканчивается классическим перевертышем: блудница оказывается величайшей праведницей, непорочной невестой, спасающей жениха. Кульминация чувственного влечения жениха и невесты в мистериальном браке - обет целомудрия [Кедров, userline] и напоминает, что в архаических истоках пасхальной мистерии в жертву распятию еще в добиблейскую эпоху приносилась священная блудница ради воскресения жениха. "Для нее блестело золото иконостаса и горели все свечи на паникадиле и в подсвечниках, для нее были эти радостные напевы: "Пасха Господня, радуйтесь, людие". И все, что только было хорошего на свете, все было для нее" [Кедров, userline]. В "Преступлении и наказании" именно блудница Соня читает Раскольникову притчу о воскресении Лазаря подобно тому, как в Евангелии Мария-грешница стоит у распятия Христа, помещенного между двумя разбойниками. К. Кедров пишет, что в канонизированных евангелиях, отобранных из тридцати с лишним апокрифических текстов, не совсем ясна и, пожалуй, слишком обытовлена и затуманена мессианская роль блудницы Марии. Последовав за Христом, именно она выливает на него сосуд с чистым нардовым миром и отирает его ноги своими волосами. Это непонятное непосвященным действо вызывает ропот среди учеников: не лучше ли было продать это миро за триста динариев и отдать деньги нищим? Ответ понятен лишь тем, кто посвящен в тайну обряда "погребения-свадьбы". Тем самым, объясняет жених, она приготовила его к смерти и погребению. Мнимо умершего оплакивает его невеста, она же воскрешает его поцелуем и живой водой [Кедров, userline]. Таким образом, по мнению К. Кедрова, эпизод чтения легенды о воскресении Лазаря важен с точки зрения понимания, что Раскольников - мёртв, что его спасение - в воскресении, но К. Кедров говорит об особом смысле воскресения - о воскресении как обретении новых качеств, качеств «нового человека», и видит важнейшую роль Сони в этом «создании» нового человека, таким образом сближая её образ с библейским образом Магдалены.

Романизированной мистерией называет роман Ф.М. Достоевского другой современный исследователь Валентин Недзвецкий, говоря о мистерии в ее изначальном виде религиозного таинства, дававшего человеку непосредственное постижение живого Бога, мистерии как исполненного драматизма обряда, доступного лишь посвященным и избранным. Избранным на то, чтобы вековую всечеловеческую "мысль разрешить", сознаёт себя, с точки зрения исследователя, Родион Раскольников. Учёный называет первой потребностью самого Достоевского и его центральных героев их самоопределение не в человечестве (общественно-историческое, социальное), а в Боге, определение религиозное, «так как оно являлось, по убеждению писателя, залогом успеха и всякого иного. Самый характер этой потребности, порождаемый целостной духовно-нравственной сущностью человека, не позволял реализовать ее отвлеченно-умозрительно, т. е средствами одного разума. Вполне адекватным ей был лишь поступок, деяние , являющее прямо собой вызов Богу, прямую оппозицию к нему и тем самым неизбежную непосредственную встречу - спор человека с ним. Иначе говоря, требовалось деяние мистериальное, мистерию и продуцирующее. Именно этому жанру довлеет….главная формообразующая тенденция романов Достоевского как она предстает по крайней мере в его знаменитом "пятикнижии" от «Преступления и наказания» до «Братьев Карамазовых»» [Недзвецкий, 2004, с. 45]. Формообразующей основой романа исследователь считает евангельскую легенду о воскрешении Лазаря в ее глубочайшей морально-этической разработке писателем, поскольку, с его точки зрения, раннехристианский мотив погребения и гроба продуцирует внутреннюю форму романа «Преступление и наказание»: « На духовно-нравсвенную смерть обрек себя Родион Раскольников, когда, усомнившись в моральности (следовательно и божесвенности) самой человеческой природы, разрешил себе преступить через божеский завет ("принцип") "Не убий". Отпав в результате этого преступления от Бога и людей, объективно вступив на путь Антихриста (Дьявола), Раскольников вместе с тем субъективно мнит себя истинным мессией-Спасителем по крайней мере дерезновенно-гордой ("власть имеющей") части человечества, в чем предвосхищает позицию и трагедию Ивана Карамазова. В отличие от последнего герой «Преступления и наказания» вместе с тем не лишен у Достоевского возможности освобождения от дьявольского наваждения и тем самым исхода из духовного гроба» [Недзвецкий, 2004, с. 43].

В одном из интервью преподаватель Московской Духовной академии Михаил Дунаев сказал, что отрывок из Евангелия о воскрешении Лазаря, помещённый Ф. М. Достоевским в роман «Преступление и наказание», несёт в себе основную идейную нагрузку: «… ради этого отрывка роман написан! ...Соня читает Раскольникову о последнем чуде Христа, которое тот совершил перед арестом и Страстной неделей. Великое чудо! Лазарь умер четыре дня назад, тело его начало уже разлагаться. И тем не менее Христос воскрешает Лазаря, говоря: для человека невозможно - для Бога все возможно! Раскольников ведь и есть умерший Лазарь. Он не старуху убил, себя убил. Он мертв духовно. Если этот отрывок из Евангелия не заметить, как объяснить, что способно Раскольникова воскресить? <...> Достоевский прекрасно понимал, что воскрешение человека, народа - процесс долгий. Своими силами ни человек, ни общество не воскреснут. Это оккультные проповедники говорят, что человек может все. Святые утверждают, что Бог может нас спасти. Но только если мы сами своего спасения захотим... Чтобы Раскольникову воскреснуть, ему надо обратить свои надежды к Богу. Вот что ему Соня Мармеладова внушает» [Дунаев, 2002, IMAGE].

«Возможность трактовки мотива смерти-воскресения одновременно в рамках литургического цикла бгослужебных текстов и в русской литературе нового времени представляет собою апокрифический памятник», - считает М.В. Рождественская [Рождественская, 2001, с. 69] и даёт интересную информацию о том, что «Слово на воскресение Лазаря» - оригинальный древнерусский апокриф конца XII -- начала ХШ в. Он сохранился в двух редакциях, списки одной из них, Краткой, помещаются обычно в сборниках в окружении святоотеческих “слов” на 6-ю субботу Великого поста, когда празднуется чудо воскрешения Лазаря (Иоанн, 11, 12). Другая, Пространная редакция “Слова на воскресение Лазаря”, не ограничивается повествованием о том, как после плача-молитвы Адама, который вместе с Лазарем, пророками и праотцами мучается в аду, Христос воскресил Лазаря. В этой редакции Лазарь передает Христу мольбу Адама освободить пленников, Христос спускается в ад, разрушает адские запоры, выводит оттуда Адама и Еву и всех остальных. Списки Пространной редакции “Слова на воскресение Лазаря” обычно окружены в рукописях также апокрифическими сочинениями -- это переводные греческие “слова” Евсевия Александрийского «Слово о сошествии Иоанна Предтечи в ад» и Епифания Кипрского “на погребение Господне”, “Слово Исайи пророка о последних днях” и некоторые другие. Таким образом, обе редакции “Слова на воскресение Лазаря” различаются не только содержательно, но и идейно: списки Краткой редакции посвящены теме воскресения и включаются в контекст гомилий на Лазареву субботу Климента Охридского, Иоанна Златоуста, Тита Бострийского, Андрея Критского. Пространная же редакция вносится в литературный контекст темы сошествия во ад. В гомилиях раннехристианских писателей повторяется мысль о том, что Христос через воскрешение Лазаря дал образ своего будущего воскресения. Лазарь явился и вторым Предтечей, так назвал его Евсевий Александрийский в “Слове о сошествии Иоанна Предтечи в ад”. Евангельский рассказ о Лазаре четверодневном как один из важнейших сюжетов христианской истории стал в древнеславянской и древнерусской литературе смысловым ядром, вокруг которого разворачивалось толкование мирового мотива о сошествии во ад и воскресении. Знаменательно, что чудо о Лазаре в русской литературе Нового времени описывается в контексте этого мотива. Для Ф.М. Достоевского, с точки зрения М.В. Рождественской, как писателя, углубленно внимательного к безднам человеческой души, темы ада и воскресения были тесно связаны с образом евангельского Лазаря. Исследователь считает, что значение в композиции, структуре, идейно-философской основе романа “Преступление и наказание” легенды о воскресении Лазаря не просто значительное, но формообразующее: « …немало уже написано об узкой каморке Раскольникова, напоминающей гроб, в которой мечется его страдающая грешная душа, о чтении ему в роковую минуту Соней Мармеладовой евангельского текста о четверодневном Лазаре и о том, что вся судьба Раскольникова решается в те самые страшные трое суток, на четвертый день. Через Евангелие воскресает Раскольников на каторге для новой и лучшей жизни. Брат Марии и Марфы, евангельский Лазарь стал, по преданию, епископом Китейского города на Кипре. Проецируя метания Раскольникова на болезнь и временную смерть Лазаря, Ф.М. Достоевский по-петербургски прочитывает Евангелие. Пространство Священного Писания накладывается на топографию Петербурга, и город включается в иерусалимский контекст» [Рождественская, 2001, с. 71]. М.В. Рождественская, подводя итог своим умозаключениям, пишет: «Основываясь на евангельском рассказе о Лазаре, христианин Ф.М. Достоевский написал роман о воскресении» [Рождественская, 2001, с. 71].

Д-р Юрген Шпис в статье «Достоевский и Новый Завет» рассуждает о роли истории воскрешения Лазаря в романе «Преступление инаказание». Исследователь подчёркивает значение того, что к этой истории из Евангелия от Иоанна Достоевский в романе "Преступление и наказание" обращается трижды: «Прежде всего в первом разговоре следователя Порфирия с Раскольниковым. Раскольников говорит о новом Иерусалиме как о цели всей истории человечества. Совершенно пораженный Порфирий спрашивает его: «- Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим? - Верую, - твердо отвечал Раскольников; говоря это и в продолжении всей длинной тирады своей он смотрел в землю, выбрав себе точку на ковре. - И-и-и в бога веруете? Извините, что так любопытствую. - Верую, - повторил Раскольников, поднимая глаза на Порфирия. - И-и в воскресение Лазаря веруете? - Ве-верую. Зачем вам все это? - Буквально веруете?- Буквально» [Т. 5, с. 191].

Ученый замечает, что веру в новый Иерусалим, то есть веру в рай на Земле, разделяли в 19-м и даже в 20-м веке многие люди. Неопределенная вера в Бога, иными словами вера в какие-то высшие силы, свойственна не только 19-му, но и 20-му веку. Но вера в воскрешение Лазаря означает уже веру в конкретное историческое событие, являющееся свидетельством силы Христа.

После этого разговора Раскольников посещает Соню и видит у нее на комоде книгу Нового Завета, который был переведен на русский язык в 1821 году, в том самом году, когда родился Достоевский. "Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете" [Т. 5, с. 211]. Раскольников обращается к Соне с просьбой прочитать ему историю воскрешения Лазаря; видимо, считает Юрген Шпис, это ему необходимо это для того, чтобы вспомнить, во что же это он "буквально" верит [Шпис, 2004]. Учёный, анализируя эпизод, обращает внимание на то, что после чтения на пять минут устанавливается тишина и рефлексирует: « Тот, кто уже хоть раз пытался, находясь в помещении с несколькими людьми, сохранить молчание в течение хотя бы одной минуты, знает как удручающе долго может длиться эта минута» [Шпис, 2004]. По мнению Ю. Шписа, Раскольников потрясен, потому что понимает, что прочитанная история близка к его ситуации - он мертв и близок к разложению. Жизнь - это то, чего он хочет, воскрешение - это то, в чем он нуждается. Именно поэтому он так поражен фразой Иисуса: "Я есмь воскресение и жизнь" (От Иоанна, 11:25) [Шпис, 2004].

Исследователь обращает внимание на то, что в эпилоге история с Лазарем всплывает в третий раз и, размышляя над вопросом: чем можно объяснить такое подчеркнутое внимание Достоевского к этой истории, приводит мнение Людольфа Мюллера, который предполагает, что это связано с влиянием на Достоевского книги Давида Фридриха Штрауса "Жизнь Христа - в критической обработке", в которой история воскрешения Лазаря причисляется к одному из самых невероятных чудес, описанных в Новом Завете. Еще студентом Достоевский читал эту книгу, оказавшую значительное влияние на его современников. По-видимому, поэтому он снова и снова возвращается к этой истории.

Исследователь Н.В. Киселёва в статье «От Библии - к художественному произведению» пишет, что тема духовного воскресения личности пронизывает все романы Ф.М. Достоевского, и называет одним из ключевых эпизодов «Преступления и наказания» «тот, в котором Соня Мармеладова читает Раскольникову библейскую легенду о возвращении к жизни Лазаря: «Иисус сказал ей: Я есть воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, оживет и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему?» (Иоанн, XI, 25-26)» [Киселёва, православный образовательный портал]. По убеждению Сони, Раскольников, совершивший злодеяние, должен «уверовать» и покаяться. Это и будет его духовным очищением, образно говоря, воскресением из мертвых. Н.В. Киселёва считает, что «эта символическая сцена имеет логическое и художественное продолжение: в конце романа Раскольников - каторжник, покаявшись, возрождается к новой жизни, и в этом немалая роль Сониной любви: «Они оба были бледны и худы; но в этих больных бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего. Полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого»» [Киселёва, православный образовательный портал]. Однако мы не можем полностью согласиться с позицией исследователя, поскольку в эпилоге романа видим только «приближение» Раскольникова к покаянию, а не само покаяние, поэтому эпизод чтения легенды о воскресении Лазаря можем трактовать как «предзнаменование» того, что произойдёт за пределами романа. Н.В. Киселёва так же, как И.К. Кедров, считает, что Ф.М. Достоевский образы прощенных Христом безымянной блудницы и Марии Магдалины соотносит с образом Сони Мармеладовой [Киселёва, православный образовательный портал] и приводит любопытную деталь: Евангельская Мария Магдалина жила неподалеку от города Капернаума, который посетил Христос; Соня снимает квартиру у Капернаумовых (именно здесь она читала Раскольникову легенду о воскресении Лазаря [Киселёва, православный образовательный портал].

К анализу эпизода, связанного с легендой о воскресении Лазаря, обращается В.Г. Одиноков в работе «Религиозно-этические проблемы в творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого». Профессор В.Г. Одиноков считает, что с воскресением Лазаря ассоциируются и судьба Сони, и судьба Раскольникова [Одиноков, 1997, с. 113]. Поэтому так взволнованно читает текст потрясенная героиня и так жадно и пристрастно слушает этот текст герой. Для характеристики Раскольникова такого рода эмоциональный акцент особенно важен как показатель живущей в нем веры. В Евангелии от Луки читаем: “Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто из мертвых воскрес, не поверят” [Лука ХУI, 31]. Исследователь поясняет, что речь здесь идет о том, что Христос и апостолы совершали уже давно воскресение мертвых, но это никак не действовало на неверующих фарисеев. Теперь, если учесть фарисейство Раскольникова, описанная ситуация свидетельствует о преодолении им фарисейских убеждений и настроений. Конечно, такое преодоление должно совершаться и совершается с огромным трудом и гигантскими нравственными усилиями, но все-таки “преображение" происходит. И Достоевский подробно показывает отдельные его этапы. В. Г. Одиноков считает, что в центре внимания автора в данном эпизоде находится не сюжет самой притчи (с этим можно поспорить), а состояние Раскольникова и Сони, перед которыми стоит вопрос: как и для чего жить? Колебания Сони - читать ли неверующему Раскольникову притчу о Лазаре - профессор объясняет тем, что притча связывалась в сознании самой героини с ее личной судьбой и составляла душевную тайну. Раскольников это понимал (“он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составлял настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее...” [Т. 5, с. 210]). Вместе с тем герой угадывал, как «ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему, чтоб он слышал, и непременно теперь - что бы там ни вышло потом!». Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения...» [Т. 5, с. 211]. Добавим, что это понимание героя обусловлено и его душевной тайной, связано с его судьбой. В. Г. Одиноков обращает внимание на то, как передаётся состояние Сони во время чтения: Соня, подавив “горловую спазму”, продолжает чтение “одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова”, которую она начала со слов “Был же болен некто Лазарь, из Вифании...” [Т. 5, с. 211]. Профессор считает необходимым «восстановить» пропущенные Достоевским стихи притчи, так как, по его мнению, именно они, в особенности четвертый стих, предопределяют судьбу Раскольникова [Одиноков, 1997, с. 114]. В Евангелии указано на то, что сестры Лазаря “сказали Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен” (Ин ХI, З). “Иисус, услыхав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится чрез нее Сын Божий” (Ин ХI, 4).

Исследователь видит в этом моменте особое значение для понимания процесса духовного преображения героя романа, объясняя это тем, что читатель из предшествующего изложения мог убедиться в том, что Раскольников “болен”, его душа опустошена, и он сам по сути приговорил себя к смерти, как и его “двойник ” Свидригайлов. Однако “болезнь” Раскольникова не ведет к смерти, так как его “грех”, по замыслу писателя, должен относиться к разряду грехов “не к смерти”. В подтверждения этого профессор приводит слова из Первого соборного послания святого апостола Иоанна Богослова: “Если кто видит брата своего согрешающего грехом не к смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь, то есть согрешающему грехом не к смерти. Есть грех к смерти: не о том говорю, чтобы он молился” (1 Ин У, 16). Смысл высказывания сводится к тому, что можно и нужно молиться за тех, кто не отпал окончательно от веры и любви, кто не устранился от влияния благодатных сил. Соня своим чутким сердцем поняла, что Раскольников именно такой человек.

Она с трепетной надеждой произносит 25-й стих: “Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет” [Ин II, 25]. Соня убеждена, что ее слушатель, ослепленный и заблудший, “тоже сейчас услышит” слова Иисуса и “сейчас же, теперь же” уверует, как те неверующие иудеи, о которых в Евангелии сказано: “Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него” (Ин II, 45). Далее В.Г. Одиноков пишет: «Доведя повествование до высшей точки идейно-эмоционального напряжения, Достоевский не повертывает в русло лёгкого решения проблемы духовного спасения героя. Читатель наблюдает медленный и мучительный процесс нравственной развязки» [Одиноков, 1997, с.114]. Таким образом, В.Г. Одиноков так же, как и другие исследователи, мнения которых были приведены выше, видит в притче о Лазаре «проекцию» на судьбу героя, объединяя его с Соней Мармеладовой. Это, безусловно, прочтение, заданное автором романа, с ним нельзя не согласиться.

При обращении к полному тексту одиннадцатой главы Евангелия от Иоанна в его сопоставлении с текстом, цитируемым Ф.М. Достоевским в эпизоде чтения Соней притчи о воскрешении Лазаря, обращает на себя внимание то, что Ф.М. Достоевский «выпускает» некоторые стихи из канонического текста, что вызывает вопрос о том, какую скрытую роль может играть такое построение автора.

Прочитав 45 стих: «Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него» [Ин II, 45], Соня перестала читать, как сказано в романе: «…и не могла читать…». Соня не могла читать о заговоре фарисеев, которые холодно рассудили, что убить Иисуса будет полезно для народа, так как его смерть за народ поможет де «…рассеянных чад Божиих собрать воедино…» [Ин II, 52], «С того дня положили его убить» [Ин II, 53]. Рассудочное решение фарисеев скрывает их страх - потерять власть над людьми («Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим, и народом» [Ин II,48]). Таким образом, идея власти и обладания жизнью (в смысле властвования над ней) ведёт к идеё необходимости уничтожения Бога, несущего любовь, сострадание и надежду. Соня не просто не может читать эти стихи - она становится сурова, строга, когда прекращает чтение, дойдя до этого места: « - Всё об воскресении Лазаря, - отрывисто и сурово прошептала она и встала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза» [Т. 5, с. 212]. Её суровость объясняется абсолютной внутренней неспособностью даже слышать о таком злодеянии.

Таким образом, легенда о воскресении Лазаря, поставленная Ф.М. Достоевским в четвёртую часть, четвёртую главу романа, действительно, становится идейным стержнем произведения, что подчёркивается даже композиционным решением, которое становится символическим: Раскольников пришёл к Соне на четвёртый день после совершённого злодеяния - Лазарь был воскрешён Иисусом на четвёртый день после смерти. Раскольников идёт в комнату Сони по тёмному коридору, не знает, за какой дверью может быть вход в комнату девушки, где первое, что он видит, - свеча - всё это может символизировать интуитивный поиск спасения, то есть поиск Бога. Так, история о Раскольникове, казалось бы, рассказанная в романе - это история Лазаря, воскресающего из мёртвых с помощью Бога.

Подводя итог, отметим, что сюжетное и композиционное включение притчи о воскресении Лазаря в роман свидетельствует, что именно религиозно-философский аспект его проблематики подчёркивался автором; другими словами, в стратегию писателя входило не только художественное исследование преступления и наказания, но и возможности воскресения, возрождения преступившего человека.

Эпизод «Соня читает Евангелие» важен как в постижении основной идеи произведения, так и в раскрытии характера литературного героя. Этот фрагмент из IV главы 4-й части романа «Преступление и наказание» открывает кульминацию. Душевные муки Раскольникова в то время столь велики, что у него возникает острая потребность увидеть Соню - человека, живущего теми мыслями и чувствами, которых нет у него самого. Родион дошел до полного разобщения с миром, людьми, Богом.

Внутренняя борьба накладывает отпечаток на поведение персонажа: встреча с Соней начинается почти открытым вызовом. Мысли о душевном нездоровье девушки вынуждают его задать грубый, обидный вопрос о том, что Бог дает ей за веру. Соня кричит неистово и убежденно: «Что ж бы я без бога-то была?» Всевышний, по ее словам, ей «все делает», хотя сама она не требует от него ничего.

Взгляд Раскольникова останавливается на лице Сони, и его поражает выражение обычно «кротких голубых глаз», которые, оказывается, могут «сверкать таким огнем». В этот момент собеседница представляется ему юродивой. Да и сам Родион переживает «почти болезненное чувство». Как будто против воли, рука его тянется к Сониной настольной книге. Это единственная заметная вещь в убогой комнате девушки.

Какой-то внутренний импульс заставляет Раскольникова открыть Евангелие, а мысли сами обращаются к притче о Лазаре. На самом деле все происходящее нельзя назвать случайным. Со дня совершения убийства проходит ровно 4 дня, преступление становится медленным и мучительным самоубийством, и вот наступает момент духовной смерти главного героя. Лазарь, который 4 дня мертв физически («четыре дни, как он во гробе»), восстал и воскрес. В подобном, только внутреннем воскрешении нуждается Родион. Но пока у него нет для этого главной опоры - веры, что понимает и Соня. На его просьбу прочесть вслух притчу, она возражает: «Ведь вы не веруете?» Раскольников отвечает грубо и властно: «Я так хочу!» И девушка вдруг осознает: слово Всевышнего необходимо человеку, оно может стать для него спасительным. Именно поэтому она решается доверить страдальцу свою «тайну», «все свое», как подчеркивает автор романа.

Дрогнувший голос, «горловая спазма» выдают Сонино волнение, но слова вечной книги дают ей силу. Фразы Евангелия были для нее «своими», и это чувствовал Родион. Искренне произносила она слова, с которыми всегда была безоговорочно согласна: «верующий в меня, если и умрет, оживет».

Соня ниже Раскольникова по интеллектуальному развитию, но, бесспорно, выше его духовно, нравственно. В этот момент она подсознательно понимает, какой сильной моральной поддержкой могут оказаться для несчастного «слепого» строки из великой книги. Читая, девушка «дрожала от радостного ожидания», и ее волнение передавалось Раскольникову.

Кроме этого душевного трепета, Родион ощущает благодарность. Он понимает, что Соня готова разделить с ним страдание, хотя и сама несет страшное бремя греха и унижения. Так возникает незримая связующая нить между двумя страдающими грешными существами, и эта близость подчеркивается в романе почти символической сценой совместного приобщения к вечной книге.

Борьба света и тьмы в нездоровом сознании главного героя здесь приобретает особый смысл. С этого момента начинается самый важный виток внутреннего конфликта. Человек, бросивший сестру и мать, перечеркнувший, разорвавший все прежние связи с социумом, ищет в Соне духовной опоры, она же указывает ему единственно верный, по ее убеждению, путь к спасению. Это в полной мере согласуется с религиозно-философской концепцией самого Достоевского.

Идеолог почвенничества - популярного в то время в России направления передовой мысли, Достоевский считал, что грешника, человека, преступившего законы Бога и общества, не может переделать и спасти тюрьма, ссылка или всеобщее осуждение. Он был убежден в действенности нравственного, внутреннего совершенствования падшего. Потому автор и ведет героя по всем кругам ада, заставляя вновь продумать и прочувствовать слабость антигуманной теории «крови по совести». Так, например, Евангелие, которое читает Соня, принадлежит Лизавете. Невинная жертва как будто незримо присутствует при этой сцене. Получается, бессловесная сестра Алены Ивановны тоже участвует в деле спасения Раскольникова. «Жертвы, взывающие к палачам», - вот еще один образ, напоминающий читателю Библию. Писатель усиливает этим философское и психологическое звучание эпизода, показывая столкновение двух разноплановых идеологий - вечного гуманного закона добра и всепрощения, страдания и самопожертвования с индивидуалистической теорией вседозволенности.

Значимой деталью эпизода становится присутствие Свидригайлова за тонкой перегородкой Сониной комнаты. Другой человек, двойник Раскольникова, слышит и разговор, и притчу о Лазаре, но эту изуродованную душу грешника не трогает слово великой книги. И если читатель надеется, что слова «Я верую!» произнесет когда-нибудь Родион, то в возможности перерождения Свидригайлова он, как и автор, сомневается. Вот почему сюжетная линия, связанная с главным героем, заканчивается открытым финалом, а Свидригайлов уходит со страниц романа раньше. Его самоубийство - еще один грех, который не может быть прощен Создателем.

Расстановка персонажей в этом фрагменте текста мотивирует сюжетное действие и композиционное выстраивание дальнейших глав и эпизодов, фокусирует главные смысловые линии романа. Следовательно, эпизод важен для понимания концептуальных идей «Преступления и наказания», он помогает постичь принципы христианско-гуманистического мировоззрения писателя.

Эпизод «Соня читает Евангелие» анализировал Ф. Корнейчук.

Воскрешение Лазаря
(Роман «Преступление и Наказание»)

19-й век – век расцвета различных теорий и философий. На Западе сформировалась философия эгоцентризма, основу которой сформулировал Макс Штирнер в своей книге «Единственный и его достояние», широко обсуждавшаяся в русском интеллигентном обществе.
«Не ищите свободы, - декларировал Штирнер, - ищите себя самих, станьте эгоистами; путь каждый из вас станет всемогущим «я»…
Я сам решаю, имею ли я на что-нибудь право; вне меня нет никакого права… Я… сам создаю себе цену и сам назначаю её…
Эгоисту принадлежит весь мир, ибо эгоист не принадлежит и не подчиняется никакой власти в мире… Наслаждение жизнью – вот цель жизни… Каков человек, таково и его отношение ко всему. «Как ты глядишь на мир, так и он глядит на тебя…»
Вывод, который я делаю, следующий: не человек мера всему, а «я» - эта мера…»
Именно этот трактат послужил основой теории Раскольникова. Сия теория в целом есть теория своеволия: «Право имею!» - равно как и теория другого персонажа Достоевского – идейного самоубийцы Кириллова. Для Кириллова своеволие, доказательство собственного «человекобожия» заключается в убийстве себя. Для Раскольникова – в убийстве другого человека. Великий человек вправе пролить кровь во имя высших целей! Сколько таких самозваных «наполеонов» даст миру век 20-й… Но зарождалась эта болезнь в 19-м, и симптомы её сразу же уловил Достоевский.
Надо сказать, что Фёдор Михайлович в совершенстве проник в душу своего героя, вжился в его образ. По ночам он ходил по кабинету и вслух проговаривал монологи Раскольникова. Он говорил так страстно, что слуга, остававшийся с ним на ночь на случай припадка эпилепсии, отказался от этой обязанности, заявив, что «барин не в себе и, кажется, кого-то убил, какую-то старуху…»
Обратимся же к личности Родиона Романовича Раскольникова. Молодой человек с амбициями, наделённый от природы подвижным умом, оказывается в чужом городе, где он никому не нужен, сама атмосфера которого давит его, где ростовщик господствует надо всеми. Оказывается в нищете, больно язвящей его гордую душу (уж это-то Достоевский знал по себе), в сознании, что единственные дорогие ему люди, мать и сестра, приносят себя ему в жертву. Что может быть нестерпимее? Часто Родион сидит в своей душной комнатушке, похожей на гроб, и в воспалённом и отчаявшемся сознании его рождается навязчивая идея об особенных людях, которым всё дозволено… Нищий студент примеряет на себя одежды Наполеона: «Вошь ли я, или человек? Тварь ли я дрожащая, или право имею?!»
Собственно, нет ничего удивительного в появлении этой идеи. Вспомним ещё раз, какое время наступало тогда в России. Через какие-то пятнадцать лет революционером-народником будет убит Император Александр-Освободитель. Среди народников также было много студентов, страстно рвущихся из пут отведённой им судьбой серой и обыденной жизни. Лучшим средством выпрыгнуть из собственных биографий было преступление. Своеволие. Один выстрел – и ты в истории! Культ разрушения овладевал душами. Дух бунта. Бунта против Бога, против основ мирозданья.
Показательно, что Родион решается на своё страшное дело, можно сказать, из лучших побуждений. Старухиными деньгами он надеется помочь не только себе, сестре, матери, но и другим несчастным. Ведь Раскольников, несмотря ни на что, остаётся чуток к чужой беде. Вспомним, как отдал он последние деньги жене Мармеладова, вовсе посторонней ему. Но оправдывает ли цель средства?.. Душа Родиона расколота надвое: с одной стороны это человек, страдающий и сострадающий, щедрый и желающий блага, а, с другой, в его истерзанном сердце поселился уже кто-то новый, кто-то, кто начинает руководить им и диктовать безумные идеи.
Расплата за содеянное наступает почти сразу. Душа Раскольникова не может вынести груза совершённого злодеяния, груза этой страшной тайны. Он сторонится родных, он не может вынести их присутствия, точно они обличают его. Ему нужно излить кому-то душу, и для этого он избирает Сонечку Мармеладову, оттого, что она тоже преступила, значит, способна простить и понять… Сам же Раскольников сознаётся, что «слёз её просить» пришёл. И Сонечка… жалеет его. И жалость эта, любовь её смогли дать толчок к воскрешению погибшей души Раскольникова, подобно тому, как был воскрешён из гроба Лазарь… Видимо, нужно было метущейся раскольниковской душе прежде умереть, чтобы воскреснуть затем в подлинной чистоте своей!
Весь роман «Преступление и наказание» построен на принципе двойников. Большинство персонажей, в той или иной степени, являются двойниками Раскольникова, через которых раскрывается более зримо он сам, а потому обратимся к ним.
«Надобно, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти…» - говорит Мармеладов Раскольникову. Непременно так! Человеку нужно место, куда б не только мог прийти он, но где бы его выслушали со вниманием, осудили, быть может, но и пожалели бы, простили бы… Человек ведь не зверь дикий и в одиночку существовать не может.
Мармеладов – человек опустившийся и пропащий, сам себя презирающий. Но ведь и есть же в нём ещё остаток совести! Ведь и сам же он страдает! Но и, осудив себя бесповоротно, душа его жаждет прощения, ищет его, стучится в каждую дверь, заглядывает в безучастные лица людей и вопиет к ним: «Се человек! Я брат твой! Я подлец и ничтожество, но я человек!»
Может быть, нет на свете ничего тяжелее, чем сознание того, что идти некуда, не к кому, что никому не нужен ты, никому от тебя пользы нет, а только вред, никто не ждёт тебя и всякому ты лишь в тягость. Невыносимо таковое себя сознание! И равнодушие убивает…
Покарай да и пожалей за тем! Мармеладову не столь страшны побои и ругань жены, сколь молчание её да смиренный образ Сонечки. Сознание неискупленной вины страшно. И эта боль требует быть высказанной. И Мармеладов раскрывает душу Раскольникову. Почему бы именно ему? Или душу родственную почувствовал? Ведь пройдёт немного времени, и нищий этот студент совершит преступление не менее страшное (мысленно он уже свершил его). И тогда сознание себя изгоем, неудержимое желание вернуться к людям станет толкать его идти куда-то, к кому-то, чтобы выговориться… И пойдёт он к дочери Мармеладова всё с тем же неосознанным желанием: осуди да и пожалей затем!
Мармеладов один из двойников Раскольникова. Только ему, в отличие от Родиона, так и недостанет сил встать на путь искупления…
Другим двойником является Свидригайлов. Здесь тоже преступление и мука отчуждения, подсознательное понимание себя, как существа, выпавшего из общества, из очерченного круга, мука неприкаянности и бесприютности, невозможности высказаться. Эту муку лучше всего сформулировала Соня, обращаясь к Раскольникову: «Ну как же, как же без человека-то прожить! (…) Замучаешься!» Свидригайлов, приехав в Петербург, делает слабые попытки объясниться с Дуней, но у него не выходит и этого. Свидригайлов – крайняя, последняя стадия распада личности, гибели души. Оттого он, единственный, совершает грех самый страшный – самоубийство. Примечательно, что прежде чем застрелиться, Свидригайлов произносит: «Скажите, что в Америку уехал…» Для Фёдора Михайловича таковой отъезд был синонимом самоубийства духовного.
Любопытно, что в 19-м веке актёры обращались за помощью к двум святым – Родиону и Парфирию. И это очень важно для понимания спора Раскольникова с Парфирием Петровичем. Тут не конфликт двух противоположных мировоззрений. Тут – игра. Поединок двух таланливейших актёров, не по профессии, но по сути, двух тонких психологов, хорошо чувствующих друг друга. В этом актёрстве их духовное родство. И Парфирию Петровичу оно, пожалуй, даже более свойственно, нежели взвинченному и болезненному Раскольникову. Он исполняет свою роль, не волнуясь, играя со своим противником, как кот с мышью, зная точно: он от него психологически сбежать не может. Таким образом спор этих двух персонажей есть своеобразный спектакль, когда как подлинный конфликт, конфликт идейный разворачивается между Раскольниковым и Сонечкой Мармеладовой. Фактически, она – единственный оппонент его во всём романе, единственная противоположность.
Сонечка - другая грань преступления. Она тоже преступила, но мотивы её обратны. Если преступления всех прочих вызваны гордынею, слабостью, эгоизмом, то её падение происходят по причинам противоположным: смирения, силы духа и жертвенности. Соня в своём преступлении не разрушается, но возвышается. Она, подобно отцу своему, всецело сознаёт грех свой и презирает себя. Но она сильна, ибо душа её сохранилась в чистоте. Все скорби Соня переносит смиренно, не теряя веры в Бога («Бог не попустит!»), в его справедливость. А ведь и ей приходила мысль покончить всё разом! Остановило сознание долга перед больной мачехой и её детками. «С ними-то что будет?» Не для себя живёт Соня, но для других, забывает себя ради них и приносит себя им в жертву. Не тут ли подлинное величие души? Здесь не теория лукавого разума, но одно лишь живое сострадание чистого сердца.
Соня – антипод Раскольникова. Она – его воплотившаяся совесть, и оттого так интересен разговор их, судьбоносный для обоих: спор мёртвой идеи и живой души.
Раскольников чувствует всю высоту Сонечки и неслучайно говорит ей, что сестре своей честь оказал, посадив её рядом с Мармеладовой, неслучайно становится перед ней на колени и целует ей ногу, хотя и говорит:
- Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился.
Но и Сонечку пытается обратить Раскольников в свою веру:
- …Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети - образ Христов: "Сих есть царствие божие". Он велел их чтить и любить, они будущее человечество… (…)
Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!
(…)
- Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, впридачу (так как вы себя ни за что считаете, так впридачу). Полечка также... потому ей та же дорога. Ну-с; так вот: если бы вдруг все это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть?
Но Соня не поддаётся на эту человеческую «правду», человеческим умом вымышленную справедливость:
- Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно? Я божьего промысла знать не могу... И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?
И Раскольников сдаётся и рассказывает Соне о своём страшном злодеянии. И что же? Сонечка бросается к нему, обнимает его и… жалеет его:
- Что вы, что вы это над собой сделали! Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!
- Так не оставишь меня, Соня? – с надеждой спрашивает Раскольников.
- Нет, нет; никогда и нигде! За тобой пойду, всюду пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!
- Вот и пришел.
- Теперь-то! О, что теперь делать!.. Вместе, вместе в каторгу с тобой вместе пойду!
Но тут в Раскольникове снова просыпается бунтарь. Он не желает идти на каторгу, он не чувствует себя виновным. Он вновь пытается разъяснить Соне свою теорию:
- Власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! У меня тогда одна мысль выдумалась, в первый раз в жизни, которую никто и никогда еще до меня не выдумывал! Никто! Мне вдруг ясно, как солнце, представилось, что как же это ни единый до сих пор не посмел и не смеет, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту! Я... я захотел осмелиться и убил... я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!
И Соня мгновенно понимает истинную причину не только раскольниковской теории, но всех других, ей сродных:
- От бога вы отошли, и бог вас поразил, дьяволу предал!.. Экое страдание! – и наставляет отступника на путь спасения: - Встань! Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: "Я убил!" Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.
«Встань и иди!» - вот, фактически, напутствие Сони, им, и своим состраданием и прощением спасает она гибнущую душу Раскольникова.

И ещё немаловажная часть романа «Преступление и Наказание» - сны Раскольникова. Вспомним один из них, к ужасу нашему, всё более и более становящийся повседневной реальностью нашей жизни:
«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и все погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса…»

«…из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками в накидку. «Садись, все садись! – кричит один, ещё молодой, с толстою такой шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, - всех довезу, садись!» (…)
- Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобылёнку в таку телегу запряг!
(…)
- Садись, всех довезу! – опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берёт вожжи и становится на передке во весь рост. – Гнедой даве с Матвеем ушёл, - кричит он с телеги, - а кобылёнка эта, братцы, только сердце моё надрывает: так бы, кажись, её и убил, даром хлеб ест! Говорю, садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдёт! – И он берёт в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.
(…)
- Она вскачь-то уж десять лет поди не прыгала.
- Запрыгает!
- Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, заготовляй!
- И то! Секи её!
Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и ещё можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах с бисером, на ногах коты, щёлкает орешке и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака ледащая кобылёнка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздаётся: «ну!», клячонка дёргает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трёх кнутов, сыплющихся на неё, как горох. (…)
- Садись! Все садись! – кричит Миколка, - всех повезёт. Засеку! – И хлещет, хлещёт, и уже не знает, чем бить от остервенения».
Каждый раз, перечитывая этот эпизод из романа «Преступление и наказание» внутренне содрогаешься. И на месте этой лошадёнки вдруг явственно видна вся Россия. А мужики в красных и синих рубашках – ни есть ли это вся та озверевшая от вседозволенности шваль, завладевшая всем без исключения? Величайшим пророком был Фёдор Михайлович! Предсказал всё в точности. Пришёл пьяный, красномордый мужик, запряг лошадёнку в несдвигаемую телегу, посадил в неё приспешников своих и взревел:
- Моё добро! Засеку! Всех повезёт!
А жирующая, осатаневшая толпа в телеге гогочет, подзуживает его:
- Топором её, чего! Покончить с ней разом!
И хлещут кнутами, и шумят, и злятся, что всё никак не упадёт она…
- Моё добро! Что хочу, то и делаю!
- По морде её! По глазам секи, по глазам! – беснуются.
И шатается кобылёнка под градом ударов, а на неё уж оглоблю тащат… И подогнулись уже ноги, но стоит ещё, упрямо, не падает…
- Живуча! – злобствуют.
Да, живуча… Сначала тех, что в красных рубашках тащила из последних сил, а теперь, вот, и синие подоспели… Кто из них страшнее, ещё вопрос… Наверно, одинаково страшны и те и другие. Из одного теста леплены, одному господину служат!
- Сейчас беспременно падёт, братцы, тут ей и конец! – орут.
Кровью обливается лошадёнка, а народ кругом безмолвствует, лишь головами покачивает.
- Креста на тебе нет!
Выдюжит ли наша кобылёнка, или добьют её, как «раскольниковском сне»? «Он стоит, как будто жалея, что уж некого больше бить». Будут ли пророческими и эти строки великого писателя и провидца? Остаётся только надеяться, что нет… Ведь пока, что трепыхается савраска из последних сил…
- Папочка, папочка, что они делают?!

Примечание: Любопытно что на то время, когда был написан роман «Преступление и наказание» пришлось громкое дело студента Данилова, убившего ростовщика. Этот деятель, в отличие от Раскольникова, угрызений совести не испытывал. Роман был завершён лишь немного раньше реального преступление и в какой-то степени предугадал его.

Притча о воскресении Лазаря - очень значимая и в наше время история, так как свидетельствует о Великой Славе Бога. И по прочтению этого рассказа, пожалуйста, ответьте себе на вопрос: "Как я могу делами отражать качества Христа"? Давайте в мыслях перенесемся во времена, когда жил и проповедовал Иисус Христос. У Иисуса был друг, которого он очень любил, звали его – Лазарь. Однажды Лазарь заболел и его сестры – Мария и Марфа отправили к нему вестника с этим известием. Но Иисус был далеко от Вифании – города, где проживала эта семья. Сестры Лазаря надеялись, что получив такую новость, Иисус исцелит их брата на расстоянии, ведь раньше он это делал.

Когда печальная весть доходит до Иисуса, он не поспешил помочь Лазарю. Почему? Неужели лучшего друга он бросит в беде?

Но если он уснул, то выздоровеет, говорят ему ученики. Тогда Иисус сказал им, что Лазарь умер.

До этого Иисус возвращал к жизни людей, но они были мертвы несколько часов. А тело праведного Лазаря было уже в склепе несколько дней. Когда приблизились к Вифании ученики с Иисусом, Марфа побежала к нему на встречу и сказала: «Господи, если бы ты был здесь, мой брат не умер бы» и в ответ услышала слова: «Воскреснет брат твой». Народ очень горевал о смерти Лазаря и плакал, Иисус скорбел внутренне, и в глазах у него были слезы. Тогда Иудеи говорили: смотри, как ОН любил его.

Иисус вместе со всеми приходит к памятному склепу. Это пещера, вход которой закрыт камнем. Иисус велит убрать камень. Марфа не понимает, что собирается сделать Иисус, возражает: «Господи! Уже смердит, ибо четыре дня, как он во гробе». Но он отвечает: «Если будешь веровать, увидишь славу Божию».

Люди отняли камень от пещеры, и Иисус начинает молиться: «Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня». Сказав это, ОН воззвал громким голосом: «Лазарь, выходи!» И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами и лицо было его обвязано платком. Воскресший Лазарь продолжил свою жизнь благодаря Силе Божией, данной Иисусу.

Так почему Иисус не торопился к Лазарю, хотя и получил печальную новость? Здесь кроется великий смысл Божьей славы. Прошло четыре дня со смерти Лазаря и человеку нелегко поверить, что он может ожить. Иисус как раз выбрал подходящее время, чтобы показать Славу и Силу Божию людям, что и мертвые вновь оживают. Для Бога нет ничего невозможного! Многие люди тогда уверовали во Христа и стали его учениками.

Эта библейская история говорит нам о том, что мы тоже можем выбрать подходящее время, чтобы помочь другу в беде и показать свою любовь и преданность. И может вы, вернете к жизни кого-то из дорогих вам людей, попавших в трудную ситуацию. А что стоит только поговорить и понять человека. Просто протяните руку, как Господь любит и спешит к нам на помощь всегда, только поверьте и все у вас получиться! Эту историю вы можете прочитать в